Стальные вершины - стр. 12

Кто-то подошел сзади, оперся рядом о забор. Митя даже не оглянулся.

– Это я недоглядел, – сказал мужской голос с акцентом, – Половина этих детей не мои. Кого родственники временно пристроили, кто-то остался сиротой. А я видишь, обсчитался.

– Ладно, проехали, – буркнул Митя, не поворачивая лица. Он надеялся, что чеченец не заметит его невольных слез. – В следующий раз только не обсчитайся.

– Постараюсь, – усмехнулся чеченец.

Они разошлись: чеченца с семьей повели на околицу села, Митя вернулся к своим. Он жалел, что не спросил у чеченца про мальчика: родственник он или сирота? Хотя, какая разница.

– Эй, боец! – окликнул его высокий парень с натовским гримом на лице и камуфляжем без демаскирующих знаков отличия. Глаза у него были цвета воды в водопроводе, ироничными, как пистолеты, и весело блестели. – Пересрал малость в доме?

– Ну да, было дело, – смутился Митя. Он с трудом узнал его из-за грима и надвинутой на лоб «мохнатой» каски, обтянутой в несколько слоев маскировочной сеткой. Вся одежда у него также была мохнатой, так что ночью с пяти шагов его можно было принять за куст. Это был снайпер-контрактник34 из их разведроты, о котором в полку ходили легенды. За некоторые из них ему можно было смело давать Звезду Героя, за некоторые – сажать пожизненно или ставить к стенке.

– Знакомо. А ты не стыдись, это с каждым было. Привыкнешь. На, держи краба! Хохол меня зовут. Будем знакомы.

Митя крепко пожал протянутую ему руку и почувствовал себя польщенным.

Сказанное при пахоте, нашлось при жатве.

Кто скажет, чем отличается, к примеру, ритмическая гимнастика от аэробики, тот сможет внятно объяснить, чем отличается контрактник от западного наемника. По сути ничем. И те и другие псы войны и их присутствие на войне дело добровольное. Только в Чечне эти воины условно делились на две группы, шакалов и волков: тех, кто приехал за легкими деньгами, попить вволю водочки и вволю пострелять, и тех, кто приехал отомстить. За плен с унижениями и побоями, за убитых товарищей, за свой звериный страх молодых необученных солдат. Ненависть была написана на их стылых лицах. Воевали они крепко, в отличие от тех, кто приехал погулять, меньше бузили, меньше нарушали воинский устав. Хохол был из волчьей группы. Несмотря на свое украинское прозвище, он был коренным русским из Архангельска, потомственным помором, белокожим, высоким и рыжим. В плен попал вместе с офицером, украинцем по национальности. Об этом несчастном периоде своей жизни он никому ничего не рассказывал, да и сам вспоминать не любил. А потом, когда его выкупили на деньги Березовского, он год неприкаянным маялся на гражданке, да так и не сумел приспособиться к мирной жизни, потеряв себя где-то в кавказских горах навсегда. Записался в контрактники, вернулся. Когда в новой части спросили, как его звать, он ответил: «Хохол», в честь того офицера, с которым оказался повязан в плену крепкой ниточкой до конца своей жизни и который мучительной смертью погиб на его глазах. О зверствах в плену он ни словом ни с кем не обмолвился, но его поняли без слов. Мстил он жестоко и упорно кого-то искал. Свел близкое знакомство с офицерами штаба полка и разведки и часто их о чем-то расспрашивал. Его уважали, делились с ним некоторыми сведениями, которыми в каждом конкретном случае имели право поделиться. Тогда он исчезал на два-три-четыре дня со своей любимой снайперской винтовкой Драгунова, прихватив «сухой паек» и пакетики с зернами лимонника