Сталин. Генералиссимус Великой Победы - стр. 40
Постоянная жизнь вне закона и в борьбе против закона невольно противопоставляла революционера миллионам людей, которые, не являясь его личными врагами, в то же время мирно сосуществовали со строем, который он собирался уничтожить. Стремление отомстить существующему строю и тем, кто активно или пассивно поддерживал его, не могло не ожесточать его и против «трусливых обывателей». Постоянная настороженность в ожидании ареста во время подполья и возможности совершить побег из ссылок, являлась источником гнетущего душевного состояния. Необходимость делить людей на тех, кто может тебе помочь и может тебя предать вольно или невольно, иссушала душу.
Неволя не только делала революционеров непримиримыми борцами против существующего строя, но могла ожесточать их друг против друга. В условиях навязанной людям постоянной близости друг к другу малейшие несходства в характерах, различия в привычках могли становиться источником повышенной раздражительности, провоцировать нелепые, но затяжные ссоры и жгучие обиды. Ссоры и склоки, рожденные еще за стенами тюрем в конспиративных кружках, расцветали в заключении пышным цветом. Даже идейные разногласия между заключенными зачастую интерпретировались как проявление чуждых классовых влияний, капитуляция перед классовым врагом, а порой и как сознательное пособничество самодержавному строю.
Тюрьма нередко отравляла человеческие отношения ядом подозрений. Постоянно перебирая обстоятельства своего ареста или возвращаясь мысленно к ходу допроса, заключенные часто ломали голову над тем, почему полиции так много известно о них и подпольной организации. Первые подозрения падали на тех, кто оказался на свободе, в то время как остальные члены организации были посажены. Подозрения вызывало и поведение арестованных товарищей во время допросов: не выдали ли они секреты под пытками, и не согласились ли они сотрудничать с полицией в обмен на обещание свободы и денег.
Для некоторых подозрений были серьезные основания: российская жандармерия научилась искусно «освещать» деятельность революционных организаций, внедряя в их ряды опытных агентов и провокаторов. Революционеры разоблачали некоторых из них. И все же в рядах подпольщиков появлялись новые агенты охранки, и очевидная утечка секретной информации вносила смятение в ряды нелегальных партий, усиливая подозрительность и взаимное недоверие друг к другу.
Многие преданные делу революции люди оказывались оклеветанными и обвиненными в сотрудничестве в полиции. Некоторых доводили до самоубийства, а иных казнили свои же товарищи по ложным обвинениям в предательстве. Позже обвинения в сотрудничестве с полицией стали способом компрометации видных деятелей Советского государства. Готовность членов партии поверить самым абсурдным обвинениям в сотрудничестве с царской охранкой, а затем и разведкой иностранных государств, выдвинутых в отношении своих товарищей, во многом объяснялась наследием подпольной жизни. Не избежал подобных наветов и сам Сталин. Подозрения, рожденные в заключении, сохраняли живучесть даже много лет после освобождения революционеров и становились «минами замедленного действия», отравлявшими их отношения с товарищами и разрушавшими единство их рядов.