Сталь - стр. 19

– Ты можешь что-нибудь придумать. – С моей стороны это не вопрос, а утверждение.

С его – усмешка. Это ведь хороший знак?

– Если захочу, – говорит приглушенным голосом, а затем, точно знаю, выдыхает сигаретный дым. Мое бурное воображение доносит этот запах через чертов динамик.

Я никогда не курила, даже не пробовала, и я не любила, когда это делали другие, но – парадокс – обожала наблюдать за тем, как курит Егор. Пожалуй, в эти минуты я могла бы писать с него картины, если бы, конечно, умела рисовать. С сигаретой во рту или между пальцев он казался мне особенно порочным и задумчиво сексуальным. Настоящей загадкой, которую я так и не сумела разгадать.

– Если захочешь, – повторяю и подтверждаю его слова, понимая, что моя судьба снова в его руках. Разница лишь в том, что на этот раз я не буду умолять.

Затянувшееся молчание сжирает всю мою уверенность и непоколебимость. Я кусаю губы в кровь – чувствую металлический привкус. Уже открываю рот, чтобы извиниться и забыть этот диалог, как страшный сон, но Егор меня опережает.

– Приезжай в аэропорт через полтора часа. Ждать не буду.

В смысле? Какой аэропорт?

– Но мне завтра на работу.

В аэропорт ехать минут сорок, если не больше.

– Ночью вернешься обратно.

И конечно спросить я ничего не успеваю – ни что вообще с собой взять, ни где мне его искать, потому что Егор вешает трубку.

Господи, как же сильно он меня бесит! И как я терпела его закидоны раньше?

Через один час и десять минут я стою в зале аэропорта с небольшой дорожной сумкой, с которой обычно езжу в командировки, и – на всякий случай – с загранпаспортом в документах. Мечтая о банановом капучино вместо всего этого, я гляжу на яркие лампы, покачивающиеся под потолком, и пытаюсь понять одно – почему я здесь?

Ну, наверное, в первую очередь, потому что мне важна моя работа. Мой путь на радио был долгим и довольно тернистым, но я не жалею ни о чем ни на один миг.

Я бросила мехмат на третьем курсе, имея в отцах профессора математики – смело, да? Скорее, конечно, безрассудно, учитывая, что я неплохо соображала в точных науках, но на тот момент просто физически ненавидела то, что происходило в моей жизни. Это был мой протест против всего, в том числе против строгого отца и вечных запретов. К его ужасу и позору всей семьи, я осталась с неоконченным высшим, но уже через год неплохо зарабатывала репетиторством английского и испанского языков, которые хорошо знала с детства – тут тоже без родителей не обошлось.

Я гордилась собой впервые после расставания с Егором и выздоровления, но моему отцу было глубоко плевать на это – он по-прежнему не разговаривал со мной, объявив мне бойкот. Что касалось моей мамы, она всегда была очень хорошей, да почти идеальной женой и конечно же не имела собственного мнения. Она всегда повторяла слова отца, будто не знала других, всегда оставалась на его стороне и никогда – на моей, поэтому у меня не было союзников.