Сталь - стр. 16
Через час или два – я их даже не замечаю – на месте уже работают бесконечные комиссии, группы, транспортная прокуратура и следственный комитет. После прибытия важных лиц с корочками, все сливается в одно большое пятно. Я не обращаю внимания на свою рассеченную бровь, пока кто-то из медперсонала не настаивает на первой помощи и не заклеивает мне лоб. Затем нас всем экипажем грузят в минивэн и везут на освидетельствование.
Ребят, к счастью, несильно мучают, а вот нам с Олегом приходится и в трубочки подышать, и в баночки поссать. Это помимо того, что обоим кровь пускают, лишь бы убедиться, что никто не пьян, не болен и не обдолбан.
Дальше в кабинете начальника по безопасности полетов все члены экипажа пишут объяснительные с пошаговыми действиями во время аварии. Собрав личные данные бортпроводников, их наконец отпускают. Нас же, торжественно отстранив от полетов, ведут на перекрестный допрос.
Полет длился всего девяносто пять секунд, а от него столько проблем!
В душной каморке три на три я сразу стягиваю галстук-удавку и в очередной раз повторяю по настойчивой просьбе все, как было: без сомнительных подробностей и предположений – только голые факты.
Да, через пять секунд после взлета столкнулись с птицами. На бортовом компьютере сработала сигнализация, и левый двигатель отказал.
Да, подали сигнал бедствия и приняли решение вернуться в аэропорт. Я принял – долететь можно было и на одном моторе.
Да, запросили обратный заход и даже получили разрешение от диспетчера, но самолет перестал набирать высоту. Резко упали обороты уже в правом двигателе, перевод на максимальный режим не помог – начался помпаж.
Да, на оценку ситуации у меня ушло три секунды и еще пять, чтобы из-за стремительного снижения самолета принять решение приземлиться прямо в поле.
Да, я – в полном здравии и в своем уме – решил садиться перед собой на фюзеляж без шасси. Да, это был мой осознанный выбор, несмотря на инструкции, которыми я пренебрег – по документам посадка вне аэродрома должна осуществляться с выпущенными стойками.
Сказать честно, у меня нашлось бы с десяток доводов в пользу этого решения, если бы пришлось самому себе доказывать что-то в воздухе: мы могли воткнуться в ров, который имелся по траектории приземления, пробить топливные баки при посадке, вызвав пожар и взрыв, в то время как земля после ночного дождя должна была быть рыхлой и в купе с зеленью сработать чем-то вроде мягкой подушки. Но тогда я просто чувствовал, что так надо.
Меня выслушивают молча, не перебивают, да вообще никак не реагируют, и это сильно бесит. Я завожусь, потому что боролся до конца и сделал все, что мог! Я убирал крен самолета, старался уменьшить вертикальную скорость во время посадки. Я бился с управлением до полной остановки самолета и долбанулся головой о штурвал. Нет, я ничего выдающегося не сделал, но я уверен в своих действиях, а в