Срок годности. Сборник экологической прозы о человеке и планете - стр. 39

– Ненадолго, на четыре года. Искал алмазы.

– И чуть не утонул там в реке Оленёк.

– Было дело.

– Тебе нравилось в Якутии?

– Нравилось, но зубы стали выпадать.

– Вы, наверное, неправильно питались.

– Наверное.

– Тебе мама понравилась, потому что она напоминала тебе Якутию?

– Может быть.

– Мама говорила, что ты ходил за ней и плакал, уговаривал выйти за тебя замуж.

– Да не плакал я.

– Наверное, ты был пьяный, не помнишь.

– Ха-ха, ну, может, пьяный.

– Мама говорила, что замуж за тебя ее уговорили выйти сестры, потому что ты сын профессора и красавчик.

– Ну раз говорила…

– Я видела твой член за несколько дней до того, как ты умер.

– А как это случилось?

– Что? Как я увидела твой член или как ты умер?

– Как умер.

– Мама сказала, что приходили в гости тетя Зоя и Ира, и вы вспоминали Шуерецк и родственников, и ты все помнил, а потом, ночью, ты пошел в туалет и там упал, и мама вызвала скорую помощь, а ты ничего не понимал, что происходит, хотел куда-то уйти, и потом тебя увезли в больницу, но ты так и не вернулся из этого состояния непонимания, что вокруг тебя и что происходит.

– А ты где была?

– В Канаде. Но я сразу приехала.

– А почему сейчас я все понимаю?

– Папа, главное, что мы сейчас с тобой в лесу и мы делаем то, что ты любишь больше всего, мы на природе, мы собираем грибы, у тебя даже есть водка в рюкзаке.

– А что это за лес-то?

– Это просто лес.

– Где он?

– Здесь. Он вокруг нас. Больше его нигде нет.

– Ничего не понимаю.

– Весь лес уже уничтожили. Леса нет. Лес умер.

– А ты-то жива?

– Жива. Я записываю сейчас наш разговор. Я хочу написать про тебя книгу. При жизни ты никогда со мной не разговаривал.

– Да разговаривал.

– Знаешь, какое у меня самое-самое первое воспоминание? А может, одно из самых первых?

– Про меня?

– Да. Но я тебя не любила в этом воспоминании. Кстати, папа, а ты меня любишь?

Воспоминание такое. Яркий белесый свет дня (все, что я помню из раннего детства, происходило в ярком свете дня, и этот свет был будто подернут белесой пеленой – цвета пленочки с обратной стороны скорлупы яйца, такой нежной, тончайшей пленочки, – может быть, это особенность зрения маленького ребенка? – но белесой пленочки нет в воспоминаниях о ночном мире и вообще о темноте, то есть не все, что я помню из раннего детства, происходило в ярком свете дня, есть воспоминания и о тьме, и есть даже одно воспоминание о кромешной тьме, когда я подумала, что ослепла, и стала таращить и таращить глаза – пытаясь раскрыть их шире – в полной темноте, это когда меня засунули, поставили в какой-то шкафчик желто-розового цвета, для рентгена) и твое лицо рядом, но не совсем напротив моего лица, а чуть выше – наверное, ты присел, а я еще совсем маленькая, я стою у дивана, его край на уровне моих глаз (белесый свет!), и твое лицо, и твои волосы (светлые и густые), и ты смеешься, а я злюсь на тебя, потому что ты меня дразнишь, ты говоришь «скажи “сахар”», я говорю «сахар», я четко произношу «х» и «р», я слышу себя, я повторяю за тобой очень четко и правильно «сахар», а ты смеешься и говоришь «сасал!», я говорю «сахар!», ты смеешься «сасал!», я снова, раздраженно, говорю «сахар!», ты смеешься «сасал!»; я чувствую, что это очень несправедливо, потому что это неправда, я говорю «сахар», а не «сасал», как ты пытаешься меня убедить, и этот протест во мне и чувство несправедливости и гнев впечатывают это воспоминание в мою память на всю жизнь. И твое лицо. Молодое, светлое, но чужое – рядом надо мной. И свет. Комнаты, которая казалась мне большой. А на самом деле была десять квадратных метров. В дедушкиной квартире, где вы тогда жили с мамой. Сейчас на стене дома – гранитная доска с надписью, что здесь жил дедушка, профессор, почетный гражданин.