Средневековая Москва - стр. 32
Сведения о его деятельности как печатника относятся к очень недолгому периоду – между 1605 и 1610 годами, выпадающими большей частью на царствование Василия Шуйского и, что более важно, на патриаршество Гермогена, взошедшего на московскую кафедру в 1606 году.
Святитель Гермоген, блистательный миссионер, получил ни с чем не сравнимые возможности развить духовное просвещение в Русской церкви. И одной из главных возможностей подобного рода стало использование ресурсов Московского печатного двора.
Именно при Гермогене появилось новое «превеликое» здание Печатного двора в Китай-городе, именно при нем на Печатном дворе работали блестящие книжники Анисим Радишевский, Иван Невежин и Никита Фофанов, именно при нем печатники получили новое оборудование[24]. Все три мастера имели на Печатном дворе свои «избы», то есть подчиненные только им помещения с типографской техникой и персоналом. В патриаршество Гермогена из стен московской печатни вышли: «Минея общая», четыре месячные «Минеи» (с сентября по ноябрь и часть декабря), а также устав «Око церковное»[25]. Кроме того, печатники выпустили две книги, работа над которыми началась до патриаршества Гермогена, а при нем лишь была доведена до выхода тиража: богато украшенное напрестольное Евангелие 1606 года и «Триодь постную» 1607 года.
На долю Радишевского из этого списка выпадают два самых масштабных издания: «Око церковное» и напрестольное Евангелие, которое начали подготавливать к печати еще при Борисе Годунове[26]. Оба можно назвать фундаментальными как по размеру, так и по объему необходимых для их создания работ.
Особого внимания заслуживает судьба «Ока церковного», изданного в 1610 году. Оно потребовало поистине титанического труда! Книгу готовили более трех лет. До этой книги московские типографы не тратили столько времени ни на какое издание. Значение его для церковной книжности колоссально.
Роль главного мастера-печатника при издании этого Устава, доставшаяся Анисиму Радишевскому, стала, может быть, главным делом его жизни.
Впоследствии в Уставе отыщут ошибки, сочтут его не вполне каноничным и принудят изъять из церковного обращения. Печальный финал книги бросает тень и на святителя Гермогена: он имел обыкновение просматривать то, что печатники готовили к тиражированию, давал благословение далеко не сразу, а с разбором; так неужели он, человек высокой книжной культуры, ошибся?
Неточности в Уставе есть. Однако их наличие обусловлено отнюдь не злонамеренностью или невежеством помощников святителя[27] и, разумеется, не его небрежностью, а окружавшей весь цикл работ чудовищной обстановкой. Издание, огромное по объему, новаторское для России, прежде никогда не выходившее из печати, подготавливалось в прифронтовом городе, на который беспощадно накатывались кровавые волны великой Смуты. Всех тонкостей учесть в такой обстановке не могли. Но, во-первых, книга все-таки послужила какое-то время нуждам русского духовенства, и к ней относились безо всякого подозрения, безо всякой критики. Во-вторых, она дала тот фундамент, на котором позднее составлялись уже исправные варианты церковного Устава. Наконец, в-третьих, сама «неполная каноничность» этого издания Устава в наши дни отчасти объяснена внутрицерковными столкновениями XVII века, не имеющими к содержанию «Ока церковного» никакого отношения. Ряд «ошибок», найденных в нем, являются плодом конкуренции разных подходов к книжной справе того времени. Ныне каждый из них нуждается в изощренном богословском анализе, и лишь после этого можно будет с уверенностью сказать, действительно ли допущен просчет… или же просчет имелся в критике Устава.