Спартаковские исповеди. Отцы-основатели; из мастеров – в тренеры. От Старостиных до Аленичева - стр. 9
Если же возвращаться к чтению, то больше всего дядя Коля любил стихи. И читал их всегда. Память у него была бешеная. В девяносто лет шпарил наизусть, как примерный школьник! На моем шестидесятилетии читал стихи минут тридцать! Лонгфелло, еще кого-то… Знал я, конечно, о таком поэте, но сам до того не читал. А дядя Коля его любил.
Больше всего же он классику обожал. Сейчас критики в основном о современных писателях пишут – Пелевине там и других. О Пушкине, Толстом им рассуждать скучно. А вот Николай Петрович был такой… ортодоксальный. Пушкина всего, по-моему, наизусть знал.
Андрея начитанным сделало знакомство со многими писателями, поэтами. Он встречался с людьми, прекрасно знал их – и не мог не читать того, что выходило из-под их пера. Даже с Маяковским шапочно успел пообщаться. Ахматову прекрасно знал, Булгакова, Фадеева… С Булгаковым даже по ночам в карты играл. Сейчас эти люди – легенды, часть истории страны. А Андрей с ними был на короткой ноге.
Андрей был фигурой даже более, как нынче сказали бы, публичной, чем Николай. Тот все-таки вращался в основном в спортивных кругах, а Андрей – в артистических. С бомондом. Тем более что он был самый импозантный, красивый из всех четверых. Но остальные ему не завидовали – между ними вообще никакой зависти не было. Абсолютно. У них, повторяю, были идеальные взаимоотношения.
Андрей Петрович из дядьев был мне, наверное, самый близкий. Не только по имени, но и по поведению, привычкам. Я в молодости тоже компаниями веселыми увлекался. Николай и Александр – чуть подальше, с ними была дистанция. С Андреем – нет, интереснее вечера проходили, чем с дядей Колей или дядей Шурой. Множество тем находилось для разговоров.
Он часто к нам приходил, когда отец ногу потерял. Они в шахматы играли, засиживались далеко за полночь. Сидят на кухне, поют – и я иногда им компанию составляю…
Когда они из лагерей вышли, дядя Андрей меня в общении с друзьями почему-то выдавал за сына. Отец задержался, еще в Туле был – а он уже прибыл. Первым делом приехал на Ширяевку, а я там как раз играл за первую юношескую команду «Спартака». Посмотрел на меня и сказал: вечером давай приезжай в Дом актера на Пушкинской – тот самый, который потом сгорел.
Я приехал, и он начал меня представлять: мой сын, мол, будущая звезда. Знаменитому жокею Бондаревскому – да самым разным людям, которые там ошивались. Они смеются: откуда у тебя сын? У тебя ж его никогда не было, что ты врешь? Но он настаивал.
Потом повез меня в «Националь». Там сидел Юрий Олеша. Андрей меня с ним познакомил. Олеше, по-моему, было совершенно безразлично: сын это, племянник, кто-то еще… Сидел с такой задумчивой физиономией, что-то односложно бубнил. Да, сын, хорошо…