Созвездие Стрельца - стр. 39

– Но почему же поздно? – попыталась возразить она. – Тебе сорок пять лет всего, вообще не возраст. Целая жизнь впереди, и никакие степи Забайкалья тебя больше не держат.

Пока он говорил, серебряное облако рассыпалось в ее голове на множество льдинок, они подтаивали, становились влажными, тяжелыми, она физически это ощущала. Ей стало тягостно, и она не хотела, чтобы он заметил перемену ее состояния, конечно, только физическую перемену, не хотела, чтобы отнес это на свой счет, решил, что ее, как других, раздражает его желание выговориться.

– Держат, – покачал головой Толя. – Держат они меня, степи эти, не дают к нормальной жизни приладиться, а почему так, не пойму. Не пойму, не пойму, – повторил он.

Взгляд его застыл, глаза стали стеклянными. Марина только теперь заметила, что бутылка коньяка пуста. Ей он тоже наливал, но она коньяк пить не стала. Значит, один выпил всю бутылку.

Марина посмотрела на часы. Долго они сидят на крыльце, оказывается! Не заметила, как зашло солнце, и только теперь почувствовала сумеречный холод.

– Пойдем спать, Толя, – сказала она, вставая.

Он взял ее за руку, снова усадил на ступеньку рядом с собой, попросил:

– Посиди еще. Посиди со мной, Маринушка.

Его рука была горяча, вздрагивала.

– Посижу, – кивнула она.

– Подожди только.

Он ушел в дом, но сразу же вернулся еще с одной бутылкой коньяка.

– Хватит, Толя, – сказала Марина. – Тебе хватит.

– Нельзя это так оставлять.

– Что – это?

– Пожар этот. Вот здесь.

Он коснулся рукой своей груди. Там, наверное, и горит, и, наверное, он ощущает это именно физически. Она ведь ощущает сейчас у себя в груди такую тягость, будто камень там, тяжелый, темный. А у него – пожар.

– Коньяком пожар не зальешь, Толя, – гладя его руку, сказала Марина.

– Залью, моя хорошая. Я себя знаю. Потерпи еще чуток – скоро…

Следующий час Марина действительно только терпела, и если бы не острая жалость к нему – к его беспомощности перед тем, что сжигает душу, – она этого не выдержала бы.

Понять, о чем он говорит, было уже невозможно. От слов, вроде бы и связанных друг с другом, но при этом создающих совершенно бессвязный поток, и особенно от лихорадочности тона, которым эти слова произносились, каждая минута растягивалась для нее, делалась тягучей, долгой, невыносимой. Марине никогда не приходилось такого испытывать, и это было так странно, так даже страшно, что ни ночного холода она не заметила, ни поднявшегося ветра, и только начавшийся после полуночи дождь заставил ее вздрогнуть, и то не сразу.

Она замерзла. Ей хочется уйти. Толина рука сжимает ее руку.