Созвездие Стрельца - стр. 38
– Да, что не положено, то хорошо выходит, – усмехнулся Толя.
Айсвайн он пить не стал, – «нет уж, это для тебя, я и коньячком обойдусь!» – и Марина выпила оставшиеся три четверти бутылки одна. Все-таки настоящее рейнское ледяное вино отличалось от всякого другого, необъяснимой тонкости был у него вкус.
– У меня в голове сейчас знаешь что? – смеясь сказала она. – Серебряное облако. Нет, правда! Не веришь?
– Верю, – кивнул Толя.
От выпитого коньяка на его щеках вспыхнули алые пятна, но тревога ушла из глаз. И язык развязался, и исчезла извиняющаяся интонация, от которой у Марины сердце сжималось.
– Трудно мне здесь, Маринушка, – начал он. – Вроде и все хорошо, а не то, не то!..
– Что же не то?
Она допила айсвайн, поставила бокал рядом с собой. В глаза ей ударили лучи заходящего солнца – они с Толей сидели уже не в комнате, а на крыльце, на звонких ступеньках.
– Да всё. – Он плеснул себе еще коньяка, быстро выпил. – Кроме тебя, конечно. Но ты особое дело. А остальное… Вот вроде все хорошо, а в сердце, знаешь… Тянет что-то, ноет, вздохнуть не дает.
– У тебя сердце болит? – встревожилась Марина.
– Хорошая ты. – Он улыбнулся. – Простая, даже не скажешь, что москвичка. Нет, сердце у меня здоровое. Даже слишком.
– Здоровья слишком не бывает, – покачала головой она.
– Еще как бывает! Иной раз и хочешь, чтоб уже… Ну, неважно. – Он налил коньяка в ее пустой бокал. – Все равно словами не объснишь.
– Почему не объяснишь? – Марина пожала плечами. – Самому себе, без слов, объяснить ведь можно все. Значит, слова надо просто искать – и найдутся.
– Может, и так. Если есть для кого их искать, слова-то. Людей только раздражает, когда им про себя рассказываешь. Женщин особенно.
– Меня не раздражает, – возразила Марина. – Рассказывай, пожалуйста.
Трудно было назвать рассказом то, что слетало с его губ в следующий час. Слова не были бессвязны, но не служили для изложения историй из жизни или чего-либо подобного. Он говорил об одиночестве, которое больше, чем степь сама, да она и есть дикая степь Забайкалья, как в песне поется, ничего не переменилось, Маринушка, ничего, а душе в ней, в степи этой, деваться некуда, и к чему ж тогда простор такой, ведь гибель же, а не простор, поездом по Транссибу едешь-едешь, и час, и два, и пять, ни огонька не видно, то тайга, то степь эта проклятая, снеговая, а для чего оно?..
Сначала Марина пыталась что-то отвечать, но потом поняла: он не ждет ответа, ему достаточно того, что она просто слушает, глядя в его глаза. Ему действительно некому было все это говорить, кто стал бы слушать? Мелькнули на мгновение слова о жене – о том, что была она обычная, самая обыкновенная, а в той жизни, которая выпала ему, обыкновенной женщины мало, такая должна быть, чтобы всё собой могла наполнить, но не встретил он ее, Марину, раньше, в молодости, вот если б встретил, совсем по-другому жизнь его пошла бы, а теперь – теперь уже и поздно, наверно…