Соврати меня - стр. 29

Я никогда не заглядывался на Димкиных пассий, и никогда так низко не пользовался чужим состоянием. Так было, есть и будет. Хотя соблазн велик. Практически непреодолим.

– Хочу тебя, паучонок... Умереть как хочу. Но нельзя нам.

Резко отстранившись, сажусь к Маше вполоборота, натягиваю продезинфицированную вместе с её царапиной футболку и жду, когда пелена перед глазами немного сойдёт, а мышцы прекратят трещать от напряжения.

Глянув в раскрасневшееся растерянное лицо, молча поправляю на ней одежду и укладываю под одеяло. Поколебавшись, но всё-таки проиграв в итоге неравный бой дурости с разумом, быстро целую пушистые ресницы. Сухими они мне нравятся больше.

Скорость, с которой Машка засыпает, убеждает меня, что я всё сделал правильно. Она наверняка не отдавала себе отчёт в реальности происходящего, вот как улыбается безмятежно во сне. А я курю, сидя на подоконнике, и тяжело дышу, ругая на чём свет стоит свою несдержанность. Это тупик. Самый тупиковый тупик из когда-либо встававших перед моим беспечным лбом: и другу не уступить, и себе не присвоить. Теперь только холодный душ и навсегда заречься лазить в окна.

11. Не добивай меня

Дима

– Ну же... ещё чуть-чуть... давай, – тяну на себя ветку шиповника, балансируя на одной ноге. Каждая мышца в моём теле дрожит от дикого перенапряжения. Разъеденные потом царапины жутко зудят, но бледно-розовое пятно, размытое собравшимися на веках слезами, уже совсем близко. Вот-вот дотянусь. – Давай... давай... давай!

Кожа над бровью натягивается, поддетая впившимся до мяса шипом. Это старый разросшийся куст, высотой более трёх метров, с огромными загнутыми колючками, которые вонзаются так глубоко, что внутри меня, кажется, кричат все нервные окончания.

Я встаю на носок, крепче сжимаю схваченную ветку, пытаясь удержать равновесие. Кисть щекочет горячей дорожкой крови, бегущей из изодранной в хлам ладони. Челюсти сводит от натуги, скрипят зубы, дрожат пальцы свободной руки, когда, наконец, касаются нагретых полуденным солнцем лепестков. Теперь нужно постараться аккуратно отломить короткий стебель.

– Есть! – одновременно с моим победным выдохом скулы хлещет ударом сорвавшейся ветки. В глазах мгновенно загораются разноцветные искры. – Ну что за скотство?! – стенаю, плюхаясь задницей на раскалённый тротуар. Теперь у меня горит не только лицо, но и то место, которым я в последнее время думаю.

– Я бы назвал это идиотизмом, – раздаётся надо мной по обыкновению беспечный голос друга.

Только его здесь сейчас не хватало.

– Мы всегда смотрели на вещи по-разному.