Советы юным леди по безупречной репутации - стр. 37
Под крышкой, на самом верху стопки бумаг лежал портрет. Он был не лучшей из работ Элизы – всего лишь карандашный набросок лица и фигуры Сомерсета, сделанный по памяти. Как следствие, изображению недоставало точности и детальности. Но, несмотря на это, бросив взгляд на рисунок, любой догадался бы, что художница влюблена в свою модель. Дедушка всегда говорил, что Элиза рисует не только рукой, но в той же мере сердцем. Каждая тщательно проведенная карандашная линия внятно рассказывала, как много усилий приложила художница, чтобы передать важнейшие нюансы. Его глаза… да, вся суть заключалась в выражении глаз. Взгляд нарисованного Сомерсета, направленный на Элизу, светился благоговением, словно он видел перед собой нечто бесконечно драгоценное. Именно так он смотрел на нее, до того как…
Элиза взяла портрет и бережно отложила в сторону. Ниже лежали письма; бумага истончилась и пожелтела от времени. С каждым проходящим годом чернила тускнели, но Элизе и не нужно было разбирать слова. Она могла рассказать всю историю, основываясь только на почерке. В записке, которую Оливер прислал ей вместе с цветами после их первой встречи, буквы и строчки легли аккуратно и ровно. Все началось с ухаживаний настолько традиционных, насколько это вообще возможно, доказательством чему служили бальные карточки Элизы, в которых постоянно мелькало его имя. Они встретились на одном балу, танцевали на следующем, разговаривали и флиртовали друг с другом на пикниках, за игрой в карты, во время скачек. Спустя всего несколько недель уже обменивались длинными письмами, полными сердечных излияний. Почерк стал более быстрым, сжатым, настойчивым – вплоть до самого последнего письма в шкатулке. Оно заканчивалось словами, по которым Элиза водила пальцами много раз, так часто, что и не сосчитать.
«Глубина моего преклонения перед Вами столь велика, что побуждает меня к действиям. Завтра я нанесу визит Вашему отцу».
Это письмо было финальным штрихом, реликвией. Кто-то мог бы потешить себя иллюзиями, что сказка на том и завершилась. Позволение отца испрошено, разрешение дано, вопрос задан, получен ответ. Свадьба. Дети. Счастье. Но все сложилось совсем не так. И то обстоятельство, что заключительные, горькие слова, которыми они обменялись, были произнесены вслух, а не написаны, не делало их менее правдивыми.
– Вы должны сказать им, что не согласны, Элиза, – настаивал возлюбленный; лицо его было белее, чем луна над их головами. – Вы должны сказать им, что уже дали слово другому.
– Я пыталась, – прошептала она срывающимся голосом. – Они не слушают.