Советник на зиму. Роман - стр. 47
– Это вам, вам одной, и пусть само место и поминальный этот час свидетельствуют о чистоте и силе моего к вам чувства. Не знаю, представится ли мне когда-нибудь случай принести клятву вернее этой.
Маранта приблизила цветок к огню, сберегая от холода, склонилась над ним. В ее волосах искрились капли оттаявших снежинок. Озаренное свечами лицо было серьезным и сосредоточенным.
– Я приму это, если вы дадите мне обещание, – медленно вымолвила она.
Несговоров решил, что она потребует от него никогда больше не говорить ей о любви, и мысленно сжался.
– Все это стоит денег, – продолжила Маранта, слегка запинаясь. – Вы совсем не обязаны. У вас, наконец, есть Даша, ее надо кормить… Обещайте, что если наступит день, когда у вас не окажется рубля на кусок хлеба – вы возьмете у меня этот рубль…
Комок подступил к горлу Несговорова. Она не только не отсекла надежду, но сама нарисовала общее с ним будущее!
– Что ж, – произнес он. – Такое действительно может случиться. Сегодня мне объявили о закрытии колледжа и пообещали в ближайшие дни выкинуть нас с Дашей на улицу.
– И вы только сейчас об этом говорите! Так вот зачем вы ходили на прием к Кудряшову…
– Да. Он сначала поставил резолюцию, а потом порвал мое заявление.
– Порвал? Он порвал?!.. Вчера вы упоминали о возмездии. Наверное, это именно тот случай, когда отмщение неизбежно… Теперь я знаю, как надо поступить!
Она подняла голову, и в больших черных глазах засверкали отражения огненных язычков.
– Случалось ли такое, чтобы вы этого не знали? – пошутил возникший из темноты Викланд, потирая от холода руки.
– Надо разбудить, наконец, этот сонный город, – продолжала Маранта. – Они должны понять, что никто за них не сделает выбора… Идемте!
– Куда теперь?
– На крышу!
На ходу Маранта изложила свой план. На чердаке театра, заваленном старыми декорациями и всякой рухлядью, Несговоров напишет красками большую картину на подвернувшемся холсте, каком-нибудь выброшенном за ненадобностью занавесе, и они растянут ее на фасаде театра. Этой картиной надо суметь сказать все и ждущим, все еще колеблющимся людям на площади, и солдатам, и тем, кто надеется отсидеться в башне. Пусть она будет сделана наскоро, в условно-плакатной манере, с какими-нибудь шокирующими надписями и разными авангардистскими штучками, – главное, чтобы потрясала тревогой, болью и гневом.
– Я видела в кладовке фосфоресцирующую гуашь! – радостно вспомнила Маранта. – Ночью все это будет сверкать огнем. В башне решат, что против них ополчился сам Люцифер!
Несговоров в эту минуту не смог бы признаться и себе самому, хочется ли ему малевать на старом театральном занавесе какой-то гуашью зажигательный плакат. Скорее всего, у него, как в случае с цветами, просто не оставалось выбора, но это и был, по сути, его внутренний выбор. Маранта была Марантой, она никогда не переставала играть, но именно такую Маранту он безоговорочно принял в свое сердце.