Советник на зиму. Роман - стр. 10

Ох уж эти колеса!

Несговоров отложил взятый для работы мелок, в глазах у него вдруг потемнело. Он опять представил сцену в фойе: как он униженно улыбался и врал Маранте, подделываясь под общий тон, как смотрела на него с Дашей та компания. Атмосфера обаяния, которое излучали эти люди в присутствии Маранты, улетучилась, пелена спала. Несговоров увидел их всех другими глазами и заново услышал их дежурные комплименты, напыщенные бессмыслицы, сальные шутки. Маранте, конечно, с ними тошно. Они незаконно занимают возле Маранты его, Несговорова, место!..

В окне уже вызначивался угол соседней крыши с рогатиной антенны на краю.

Утром перед уроками Несговоров зашел в подвал к Щупатому.

В свое время они были однокашниками в академии. Но для Щупатого живопись находилась где-то далеко на периферии интересов; настоящим же его призванием было водить знакомства со знаменитостями, с людьми преуспевающими, в какой бы области те ни подвизались. В отличие от замкнутого, почти всегда поглощенного работой Несговорова он был, что называется, душой компании. На публике расцветал и мог балагурить безостановочно. Высокого роста, массивный, с заостренным кверху бритым черепом, покрытым прыщами и шишками, – Щупатый, однако, был на удивление слабохарактерен и отличался бабьей трусостью. Несговоров знал эту его слабость со студенческих лет: бывало, подтрунивал над ним, а то и негодовал, но чаще прощал, даже выгораживал перед другими, щадя самолюбие сокурсника. Когда Щупатого грубо толкали на улице, он поглубже втягивал голову в плечи. Когда при нем издевались над слабым или оскорбляли женщину, он багровел затылком и широкой шеей и, если рядом был свидетель, отделывался неуместной шуткой.

Щупатый полюбил Несговорова за его прямодушие и терпимость: на нем подолгу можно было безнаказанно упражнять язык, потешаясь над его житейской невинностью и чувствуя во многих случаях полное свое превосходство. А Несговоров часто хотел порвать связи с несносным болтуном, но, не имея в городе других приятелей, через время снова шел к нему. Как-никак было у них и общее: образование, профессиональные интересы, свежие еще воспоминания о студенческих годах. К тому же имелась у Щупатого одна трогательная черта: он был мнителен, тяжело переживал настоящие и надуманные обиды и в одиночестве, когда некому было поплакаться, частенько вешал свой и без того отвислый нос, точно его глодала тайная забота или тоска.

В подвале колледжа, между котельной и прачечной, Щупатый открыл лавку. Торговал иконами, подсвечниками, матрешками, бросовым антиквариатом. Предприимчивые студенты иногда несли ему на продажу свои поделки. Аренда покрытого банной плесенью помещения обходилась дешево, потому что Щупатому удалось убедить директора, что лавка отвечает профилю учебного заведения и обеспечивает ему добавочную рекламу. В разговорах Щупатый любил строить прожекты расширения своей лавки, создания при ней художественных мастерских, приглашал уже и Несговорова подрабатывать в будущих цехах, – однако покупателей от этого не прибавлялось. Строго говоря, их совсем не было. На что Щупатый содержал лавку и жил, оставалось его секретом.