Сошествие/Descensus - стр. 34

Срджан и его спутники ехали налегке и всё удивлялись правилам в гражданских самолётах, прежде всего запретам на курение, которое стало вдруг таким страшным пороком.

– Был бы я педиком, то мог бы лизаться со своим парнем у вас на борту и мне бы ничего не было. Будь я наркошей, то пронёс бы спокойно дозу под видом лекарства и в туалете спокойно бы её себе вкачал. Но вот курение….! – возмущался Младжан, пока стюардесса, улыбаясь делала вид, что ничего не слышит и предлагала ему пиво. – Не могу пить без сигареты! – отмахивался от неё Младжан. – Что они имеют против курильщиков? – жаловался он Мрджану. – Будто мы военные преступники. – Ну, некоторые из нас, да, конечно, – смеясь, отвечал ему Мрджан, веселя остальных.

Прислонившись лбом к иллюминатору самолёта, Срджан не слушал ни их шутки, ни их жалобы. Он смотрел на густые серые облака и синие полосы моря под ними. Мир погружался в белесый туман облака и вместе с ним в сон погружался и сам Срджан. Его лицо стало чуть беззащитнее, а тело грузнее. Он спал, вернее тонул в своём сне.

За домом Малешевича, находившемся на окраине села, начиналась тропинка, которая, пересекала небольшую поляну и далее терялась в чаще елового леса. Был летний день, самая его вершина – жаркий полдень, когда всё живое, спасаясь от жары, отдыхало где-то в тени. Сам же Срджан – молодой, босой, с длинными волосами, в белой рубахе видел сейчас себя как он идёт к лесу. С правой стороны от тропинки шла развилка, где стоял заброшенный каменный дом, вросший в землю почти по самую крышу. Тропинка резко исчезла: её, словно ножом, перерезала тень елей на опушке, куда она привела Срджана. Он вдыхает смолистый прохладный воздух и идёт на шум текущей воды. Он знает, что там, у подножья огромного бука течёт родник. Он пришёл к нему… Да, точно: вот у него в руках и бидон для питьевой воды. Он идёт. И останавливается. Там, в густой тени огромного бука, стоят люди. Стоят выпрямившись. Молча. Неподвижно. Их силуэты размыты, а когда он пытается сфокусировать взгляд на ком-то конкретном, то он мутнеет, словно тень. Срджан осторожно приближается к ним. Медленно. Но не из-за боязни. А просто он вдруг лишился сил, будто постарел. Изменились его движения, волосы стали короткими, а рубаху сменила военная блуза. И тени людей стали другими – более чёткими, конкретными. Это мужчины и женщины: старики, древние как горы и старухи, морщинистые как земля, крепкие как ракия мужчины и терпкие как вино женщины, дерзкие как солнце парни и тихие как луна девушки, румяные как наливное яблоко мальчишки и розовощёкие как лепестки шиповника девочки. Он знает их всех. И знает, что они – мёртвые. Это мертвецы его жизни: все кого он знал или о ком слышал, родственники и знакомые, дальние и близкие. Они в той же одежде, в которой были, когда покинули этот мир: старики в турецких фесках и сербских шайкачах на голове, в кафтанах – джемаданах и накидках – гунях, на ногах – старинная обувь-опанки. Молодёжь – в рубашках, в футболках. Многие – в военной форме, изорванной и выцветшей настолько, что сложно было понять, в каких они служили войсках. Женщины все с платками: старухи в чёрных, надвинутых на самые брови, более молодые – в белых. Остоя, Драгутин, Йово, Тодор, Милош, Ратко, Джордже, Милутин, Бранко, Тома, Елка, Мара, Симеуна, Роса, Сава, Стоян – он помнит их имена, но не всегда может отыскать лицо, которому имя принадлежит. Уже не слышно журчания родника. Тишина жаркого полдня, в котором родственные мертвецы смотрят на Срджана взглядами, в которых нет грусти, исчезла Остался лишь холод. Они стоят и смотрят на него. Смотрят и расступаются, готовя для него место. А и он хочет туда, в прохладную тень, прочь от палящего солнца. Хочет, но не может сдвинуться с места. Ноги не слушают, земля становится ватной, проваливаясь под его тяжестью. А он рвётся туда, к родным лицам: пустым и серьёзным. Рвётся, зная, что связь неразрывна, что память вечна и мёртвые не желают ему зла, поскольку жизнь и есть исконное зло, а смерть лишь способ освободиться от зла. Освободится от боли и страданий. Срджан признаёт их правоту, но солнце, жгучее летнее солнце всё настойчивее, всё жарче. Оно мешает, оно не даёт подойти к желанной тени. И бледнеют лица, уносит их прозрачной дымкой, и только напоследок утешают они его, говоря, что ждут, и что место для него готово.