Соперница - стр. 3
Посягательство на одну из его святынь вывело Энцо из ступора.
– Каллас совершила революцию в опере, и именно это оскорбляло традиционалистов! – выкрикнул он. – Сегодня, оглядываясь назад, мы можем точнее оценить ее вклад. Теперь величие этой певицы куда очевиднее, чем при ее жизни.
К сожалению, стоило Энцо повысить голос, как тот начинал ему изменять: предательски не слушался и срывался, превращаясь в придушенный и вместе с тем пронзительный поросячий визг. Осознав позорную осечку противника, старая дама, облизнув губы, выдала заключение:
– Разве может судить о вокальном искусстве человек, который не владеет ни собственным голосом, ни дикцией!
Она грозно наставила на туристов указательный палец; видно было, что бархат перчатки совсем протерся.
– Оставьте нас с Каллас в покое! За свою жизнь я встречала по меньшей мере сотню певиц с куда более яркими вокальными данными, чем у нее! Конечно, у Каллас был сильный голос, иначе ни один режиссер не выпустил бы эту гречанку на сцену, но при этом громкий, как пожарная сирена или мотоцикл без глушителя! Именно так, тут ни убавить ни прибавить. Этот тембр отдавал перекопченной, обугленной ветчиной, нашпигованной пряностями. А ведь звучание сопрано должно быть молочно-медовым, лучистым.
– Как вы смеете критиковать Каллас!
– Юноша, я ее слышала. Мы с ней ровесницы, мы одновременно выступали на одних и тех же сценах. И уж я-то знаю, о чем говорю.
– Но кто вы, синьора?
– Я соперница Марии Каллас.
В зале воцарилась тишина. Туристы затаили дыхание. Властный, надменный, не терпящий возражений тон старой дамы ошеломил их. Казалось, они готовы полностью согласиться с ее доводами, ведь, несмотря на возраст, она излучала столь зажигательный пыл. Старуха вновь приняла величественную позу, – казалось, она расправила складки пышного платья с кринолином, хотя на ней было всего-навсего тесное потертое пальтецо; она возобновила безмолвный диалог с занавесом, своим олимпийским безразличием давая понять, что разговор окончен и она желает, чтобы ее оставили в покое.
– Что ж, пора обедать, – объявил Энцо, обращаясь к группе.
Туристы неохотно подчинились и потянулись к выходу из зала. Шестидесятилетний тип, задававший тысячу вопросов, подбежал к Энцо:
– А кто эта дама?
– Насколько мне известно, соперницей Марии Каллас была Тебальди[2].
– А… да, Рената Тебальди, понимаю… Так мы, значит, разговаривали с самой Ренатой Тебальди?!
– Рената Тебальди скончалась много лет назад.
– Так кто же эта женщина?
– Синьор, я понятия не имею.
Энцо избегал взгляда шестидесятилетнего француза в бермудах и сандалиях, понимая, что тот разочарован и в то же время страшно доволен тем, что ему наконец удалось поставить гида в неловкое положение, чего он и добивался с самого утра.