Сонька. Конец легенды - стр. 11

Тот тяжело вздохнул, неожиданно перекрестился.

– Чего ты? – не понял поляк.

– Боюсь. Сказывают, суровые они больно. Да и породы особой – барской.

– А тебе-то чего бояться?

– А как же? На всякий случай, мы ведь совсем их не знаем. – Конвоир снова перекрестился, кивком велел стучать.

Тобольский нерешительно ударил пару раз кулаком в промерзший косяк, дверь распахнулась, и в облаке теплого воздуха возник поручик – мужчина лет двадцати с небольшим, ладный, черноволосый, подтянутый. Увидел арестанта, жестом пригласил переступить порог и распорядился конвоиру:

– Жди на улице.

Пан прошел в небольшую, со вкусом обставленную гостиную, мельком оглядел обстановку: стол с изысканной настольной лампой, дымящим самоваром и пишущей машинкой «Ундервуд», пару стульев, дутый буфет с посудой, красной кожи диван, книжные полки с плотными корешками фолиантов, небольшой платяной шкаф.

В углу стояла срубленная к Новому году елка, украшенная картонными картинками и стеклянными шарами.

Поручик по-хозяйски прошагал к столу, кивнул на один из стульев:

– Присаживайтесь.

Пан с достоинством принял предложение, вопросительно посмотрел на хозяина.

– Чаю? – спросил тот.

– Благодарю, с удовольствием, – усмехнулся поляк.

Гончаров взял со стола заварной чайник, налил в чашку перед гостем темной ароматной жидкости, вернулся на место.

Пан попробовал на вкус чай, благодарно улыбнулся.

– Давно не пил настоящий английский чай.

– Имеете такую возможность. – Поручик внимательно изучал каторжанина. – Вы ведь здесь пожизненно?

Тобольский с удовольствием сделал глоток, поставил на стол чашку.

– Могу задать вопрос, господин поручик?

– Можете. – Никита Глебович по-прежнему с любопытством изучал поляка.

– За все годы каторжной жизни меня ни разу не приглашали в дом начальника на чай. Это что, новая форма обработки политкаторжанина?

– Считаете, есть смысл вас обрабатывать?

– Смысла нет. Во-первых, бесполезно. А во-вторых, ничего выдающегося при всем желании я сообщить вам не могу. В чем смысл данной чайной церемонии?

Поручик вышел из-за стола, взял с книжной полки небольшой томик, положил его перед каторжанином. На обложке книги было выдавлено черной жирной краской: «Марк Рокотов. Стихи».

Поляк полистал томик, поднял на начальника насмешливые глаза.

– Мы будем декламировать стихи Марка Рокотова?

Гончаров сухо рассмеялся, сел.

– Декламировать не будем. Почти все стихи Рокотова я знаю наизусть. Я его давний и ревностный поклонник. – Он закурил, откинулся на спинку стула. – Вы ведь были знакомы с Рокотовым?

– В какой-то степени.

– И на каторге оказались по воле господина поэта?