Сонька. Конец легенды - стр. 13
Никита Глебович отрезал кусок вяленой оленины, кивнул на нетронутую рюмку.
– Брезгуете?
– Просто не пью.
Возле дома стали грызться собаки, поручик подошел к окну, посмотрел вниз, беззлобно чертыхнулся, вернулся обратно.
– Все здесь интересно. Интересно и страшно. Но вы правы – когда-нибудь все это обрыднет. – Налил себе повторно, выпил, затем испытующе посмотрел на каторжанина. – Еще один вопрос. Вся эта чушь о вас и Софье Блювштейн…Понимаете, о ком я?
– Разумеется.
– Это вранье или имело место быть?
Пан пожал плечами и спокойно ответил:
– Имело место быть.
– Она – майданщица. Ей разрешили открыть квасную лавку. По моей информации, госпожа Блювштейн торгует не только квасом. Но и кое-чем покрепче.
– Вы желаете лишить ее особого положения?
– Вовсе нет. Мне она просто любопытна.
Поляк поднял глаза на поручика, усмехнулся:
– К сожалению, видимся мы редко. Мне ведь предписан особый режим – передвижение по поселку только в сопровождении конвоира.
– Я дам команду о временной отмене режима.
– Желаете, чтобы я вам ее представил?
– Мне бы хотелось расположить ее к себе.
– Зачем?
– Легендарная особа. Необычная судьба. Меня привлекает все неординарное, загадочное.
– То есть я должен сказать Соне что-то о вас хорошее?
– Ну, ни хорошее, ни дурное. Но я бы желал, чтобы поселенцы видели во мне не только зверя.
Пан Тобольский в некотором недоумении помолчал, затем поднялся.
– Я могу идти?
– Нет. – Поручик подошел к нему. – Попытайтесь поверить в мою искренность. Россия на рубеже страшных перемен. Смертельных перемен. И я хочу оставить после себя хотя бы крохотный след, пусть даже на этом острове отверженных.
Желваки собрались на скулах поляка, он уставился на начальника в упор.
– Вы или сумасшедший, или прохвост.
От услышанного тот вздрогнул, с тихой ненавистью посмотрел на каторжанина, затем овладел собой, тихо промолвил:
– Может, и то, и другое. Для кого как, – и коротко махнул: – Ступайте.
Тобольский был уже возле двери, когда Гончаров окликнул его:
– Минуту! – снова подошел к каторжанину. – Госпожа Блювштейн здесь ведь не одна?
– Да, с дочкой. С Михелиной.
– По слухам, она весьма хороша собой.
Тобольский едва заметно усмехнулся.
– Она каторжанка, господин поручик, – и готов был переступить порог, когда его вновь остановил начальник.
– А со старшей дочерью… примой петербургской оперетты… действительно все так трагично, как писали газеты?
– Я каторжанин, господин поручик. И связи с материком у меня никакой. С наступающим Новым годом.
В комнату ворвалось облако холодного белого воздуха, конвоир услышал звук открывшейся двери, шуганул собак и заспешил навстречу каторжанину.