Соловьиное эхо (сборник) - стр. 11
Еще после первого курса, летом, когда Фет проводил каникулы в Новоселках, он подумывал об издании сборника. В Новоселках он влюбился в молоденькую гувернантку Елену, влюбился счастливо – девушка ответила ему взаимностью. С нею Фет и поделился мечтами о первой книжке. Когда каникулы у Фета кончились, Елена вручила ему свои сбережения – триста рублей – на издание сборника…
И вот, найдя издателя, Фет стал ждать выхода книжки. Имея дело с неопытным, начинающим поэтом, издатель не торопился.
Только в конце 1840 года Фет наконец держал в руках свою первую тоненькую книжку.
Но ко времени выхода «Лирического пантеона» он во многом был уже другим поэтом. В сборнике преобладали подражательные, надуманные стихи, которые впоследствии он даже не решался перепечатывать. А теперь Фет старался писать о самых обычных, но дорогих сердцу предметах и событиях. Аполлошу, его первого слушателя, стихи друга приводили в восхищение. Ведь, в сущности, они рождались у него на глазах. Однажды друзья просидели на своих стареньких антресолях целый вечер, такой по-зимнему долгий. Тишину нарушал только осторожный скрип половиц, доносившийся снизу, с «родительского» этажа да однообразная песенка кота, свернувшегося у теплой печной стенки. Григорьев томился от скуки и вздыхал:
– Помилуй, братец! Чего стоит эта печка, этот стол с нагоревшей свечою, эти замерзлые окна! Ведь это от тоски пропасть надо!..
Спустя некоторое время Фет, уткнувшийся в свою заветную тетрадь, поднял голову. Глаза его блестели. Он протянул через стол тетрадь. Аполлоша схватил ее и стал разбирать торопливые, небрежные каракули товарища: «Не ворчи, мой кот-мурлыка…»
Григорьев забегал по комнате, повторяя стихи и размахивая в такт руками. Словно это он сам написал восемь коротеньких строчек, в которых уместилась вся его неясная юношеская печаль…
В другой раз, таким же зимним вечером, Фет оторвался от надоевшей книги, встал из-за стола, подошел к окну и прижал маленькие, изящные ладони к стеклу, щедро изукрашенному морозом. Когда руки, пылавшие от жары натопленных комнат, охладились, он отнял их от стекла и сквозь оттаявший причудливый отпечаток оглядел привычный григорьевский двор.
Знакомую плакучую березу посеребрил иней, и она оказалась такой трогательно-прекрасной в стихотворении «Печальная береза…».
Фет любил домашний уют, потому что рано познал чувство заброшенности вдали от родного дома, от ласковых женских рук, от доброго человеческого участия. Он дорожил преданностью Аполлона, теплом григорьевского дома и с нежностью вспоминал минуты душевного покоя, слишком редко выпадавшие на его долю в собственном детстве.