Соломенное сердце - стр. 29
— Я расскажу. Только не здесь. Вдруг ты решишь хлопнуться в обморок.
— Я? В обморок? — поразился он.
— С твоей-то впечатлительностью.
— У меня работа такая! Нельзя разговаривать с духами, оставаясь толстокожим.
Поля хмыкнула и направилась к домику. Туристическая деревня спала, и даже Гуля не выглянула из своей сторожки.
Даня едва дождался, когда Поля закончит ополаскиваться и вернется к нему. Ее волосы были мокрыми, и это напомнило Чуду. В просторной футболке и широких штанах, она уселась на своем топчане, прижавшись спиной в древесной стене.
Даня выключил верхний свет, оставив включенным фонарик, который придал небольшой комнате причудливые тени и таинственный полумрак. Уселся на свой топчан — напротив Полиного, подался вперед, уперевшись локтями в колени.
— Рассказывай, — попросил он подрагивающим от нетрепения голосом. Даня любил интересные истории, а прошлое Поли его интриговало неимоверно.
Она помолчала, собираясь с мыслями.
— Я не знаю, сколько лет провела в избушке, — медленно заговорила она, — там время течет иначе, и совершенно непонятно, прошел год или столетие. А до этого я помню солнце, бескрайнее небо, пшеничные колосья, которые волновались на ветру. Я помню дожди и запах земли, помню руки земледельцев и праздники урожая, где мне приносили щедрые дары.
— Ты была тьеррой, духом поля? — спросил Даня и понял, что нисколько не удивлен. Не зря он выбрал для этой девочки такое имя, что-то почувствовал еще там, в избушке.
— Наверное. И я помню, как однажды узловатые пальцы одной старухи сорвали мои колоски и сплели из них куклу, заключив меня в неволю. Я помню ритуальные наговоры и древнюю силу. Помню, как чужая память принесла мне множество колыбельных, с начала мира, с каждого его закоулка. И я пела, и пела, и не было больше солнца, и не было больше неба, и все, что осталось вокруг — это крохотная избушка, и рядом была только старуха, которая медленно умирала. А потом пришел ты.
Она как будто и сейчас пела, и Даня, завороженный, убаюканный незаметно для себя покинул топчан и опустился перед Полей на колени. Вот оно небо — прямо в ее глазах. Вот оно поле — в ресницах и волосах. Вот он ветер — в ее голосе. Что может быть хуже для свободного духа, привыкшего к вольным просторам, чем оказаться заточенным в крохотной избушке?
Она невесомо коснулась его лица.
— Думаю, моей хозяйке надоело умирать, и она захотела закончить все одним махом. Она открыла для тебя дорогу, — я помню твои раны, с такими ранами не ходят. С такими ранами истекают кровью и испускают последний дух. Она промокнула мной… тем, чем я тогда была, соломой… все эти страшные укусы, разрывы от когтей, глубокие царапины… И потом был выброс силы, всей, что у нее осталось. И меня тоже зацепило, не могло не зацепить. Так я стала той… не знаю толком, чем именно. Я уже больше, чем дух, но меньше, чем человек.