Солнце в силках - стр. 37
Восторженно разглядывающий дар, пусть не богатый, но первый и потому особенно ценный, Табата вызывал у Тураах раздражение. Как соринка в глазу.
Нечестно, это нечестно! Ему, всего лишь присутствовавшему при алгысе ойууна, почет и уважение. Удаганке, одолевшей матушку Кутаар, все то же молчаливое невнимание. Никто, ни единая душа, не знает о ее победе над абаасом. И не узнает. Затаенная обида полыхнула, как сухостой весной, разгорелась в душе лесным пожаром.
Тураах развернулась в сторону дома – и напоролась на взгляд. Пристальный, снимающий кожу. От такого никакой пожар не укроешь. С противоположного конца двора за ней наблюдал дархан Чоррун. Обхватив себя руками – спрятаться, закрыться – Тураах помчалась к дому.
Чоррун досадливо покачал головой ей вслед и горько усмехнулся: Болторхой был мудр и прозорлив, не зря он считался старейшиной племени. Уважив ученика шамана, он доставил радость тому, кто вскоре станет ойууном озерного улуса. Табата этого не забудет. Только Тураах не забудет тоже.
Тураах хлопает дверью, замечает занятую шитьем мать и медленно выдыхает. Злость рвется наружу, но выпускать ее нельзя. Мама ни при чем.
Нужно отвлечься. Может, работа поможет? Тураах хватается за неоконченную вышивку. Нитки путаются, не желают складываться в узор. Сделав несколько стежков, непривычно неаккуратных, она бросает работу и обращает взгляд на шьющую у камелька мать. Что-то не так, что-то изменилось.
Ловкие руки Нарыяны работают быстро. Кривая игла протыкает два слоя шкуры. Нить тянется с тихим шорохом, натягивается, как струна, и игла снова ныряет вниз.
– Ай! – одно неосторожное движение, и на пальце выступает красная бисеринка крови. Нарыяна аккуратно вонзает иглу в шкуры, совершенно по-детски отправляет пострадавший палец в рот.
От матери веет спокойствием, теплом и почему-то молоком. Тураах сосредотачивается, пытаясь понять, увидеть.
Золотое сияние окутывает статную фигуру Нарыяны, делает ее подобной летнему солнцу. Свет клубится, собираясь в узелок внизу живота. Пульсирующий, живой.
Словно ощутив его, мать накрывает узелок ладонью и улыбается.
«У меня будет сестра», – понимает Тураах. Почему-то хочется плакать.
– Да сияет на твоих путях белоликое солнце, да будет громок твой алгыс еще долгие годы, Тайах-ойуун! – столь длинное и вежливое приветствие порядком удивило бы молодых подмастерьев, чьи кривые лапки, по словам кузнеца, пристали скорее болотным лягушкам, а не будущим мастерам. Не слышали подобных речей от широкоплечего Чорруна и старшие подмастерья, и соседи. Казалось, мелкая россыпь изящных слов чужда кузнецу. Лишь немногие, знавшие Чорруна близко, с улыбкой вспомнили бы, что огромные руки кузнеца не только охотничье снаряжение да предметы быта создают, но и изящные украшения и звучные хомусы