Солнце в силках - стр. 21
Тайах помолчал, глядя на открывающийся с вершины сопки простор.
– Мы долго шли через тайгу, что изменилось в чертогах Байаная?
Табата взволнованно огляделся: да ведь они с наставником блуждают по лесу каждый день, что здесь могло измениться? Лиственницы стали желтее? Тайах-ойуун рассмеялся, словно услышав его мысли. Табата нахмурился. Отсмеявшись, ойуун взглянул на Табату серьезно:
– В моих ногах уже нет той силы, что прежде, тяжело старику бродить по лесной чаще. Ты будешь моими ногами, глазами и ушами. Каждое утро ходи в лес, Табата, вслушивайся, всматривайся, прорастай корнями в благодатную землю, а потом рассказывай мне, как меняется мир.
Зачарованно глядя в карие глаза ойууна, Табата кивнул.
***
Крылья Серобокой прошуршали над правым плечом, звук утонул в неспешном шепоте леса. Тураах вся обратилась в слух. Листья с чуть слышным щелчком отделялись от тонких веток и, мягко шурша, ложились на землю. Где-то слева в кустарнике шебуршала мышь. Шорохи, шелесты, шепоты. Тураах поймала ритм жизни леса и стала раскачиваться в такт. Сквозь звуки начали проступать образы. Вот, настороженно передергивая ушами, ступает по звериной тропе красавец-олень, а дальше, в чаще, рыжий хитрец-лис крадется к ничего не подозревающей птичке. Может, тот самый, спасенный Табатой и Тураах из силков? А это кто замер на вершине сопки, устроившись на большом камне? Да это же Табата! Тураах до дрожи захотелось коснуться друга, дать ему почувствовать свое присутствие, но она удержалась: отвлечешься и не справишься с задачей.
Где же Серобокая? Тураах скользнула внутренним взором выше, к самым макушкам разукрашенных осенью деревьев. Ворона была горазда прятаться, удаганке еще ни разу не удавалось поймать пернатую наставницу. А что, если… Тураах мысленно вернулась на полянку: вот стоит, чуть раскачиваясь, среди леса девочка. Черный кафтан с сине-белой вышивкой, плети кос на спине. Это она. Тураах. А на ветке ближайшей лиственницы, опушенной рыжими иголками, прямо над ее правым плечом – Серобокая.
– Нашла, – радостно вскрикнула Тураах и открыла глаза.
Продолговатое озеро с одного бока ощетинилось теряющими осенние краски деревьями, с другого ласково прижалось к разбросанным тут и там юртам родного улуса. Табата поежился на холодном осеннем ветру и закрыл глаза, мысленно вернулся к тому моменту, как вступил в чертоги Байаная. Первое время приходилось идти медленно, Табата бестолково вертел головой, пытался разглядеть в каждом кусту изменения и, естественно, ничего толком не запоминал. Теперь же он действовал иначе: проходил по лесным тропам, не заостряя внимание на мелочах, и неизменно выходил к камню на вершине сопки. Здесь Табата погружался в себя, мысленно повторяя проделанный путь. И тогда, пусть и не сразу, он начинал по-настоящему видеть и слышать тайгу.