Солнце на дороге - стр. 33
– Говорю же тебе: я свой.
Полковник схватил меч и разрубил веревки, которыми парень был привязан к дереву. Потом освободил мужчину, положил на траву, разодрал его рубаху, чтобы перевязать рану.
Рана оказалась довольно глубокой, и пленник потерял слишком много крови.
«Скорей всего, он не выживет, – понял Антошин. – Черт возьми, мальчишка лишился обоих родителей!»
Антошин был слишком занят пленником, к тому же он не ждал от спасенного ничего плохого. И потому не заметил, как мальчик нашел толстую палку, подкрался сзади и изо всей силы ударил полковника по голове.
Последнее, что услышал Антошин, были слова:
– Еще неизвестно, Леший, кто из нас чья добыча… Еще неизвестно…
Черная пелена накрыла полковника, и он потерял сознание.
2
Антошин открыл глаза и осмотрелся.
Теми же самыми веревками, которыми были привязаны пленники, теперь к тому же самому дереву привязали полковника. Причем так крепко, что дышать было практически невозможно.
Явно ему еще пару раз дали по голове: ныла она нестерпимо.
Антошин не попросил – потребовал:
– Развяжи меня!
Парень не обратил на его слова никакого внимания: он хоронил погибших родителей. Пока полковник приходил в себя, мальчишка успел сложить два погребальных костра. Лицо мальчика не выражало ни скорби, ни печали. Это было лицо человека, занятого важным и серьезным делом.
Антошин попробовал говорить вежливей:
– Пожалуйста, развяжи меня. Неужели ты не видишь, что я – друг?
Парень не слышал его: он сосредоточенно тер о сухую палку длинный обрывок веревки.
Антошин не сразу понял, что таким образом мальчишка добывает огонь.
Но зачем?
Угли от костра обров, который, судя по всему, загасил мальчишка, еще не остыли, и их вполне можно было раздуть.
– Там же есть огонь, – начал было полковник, подбородком показывая на угли.
Но тут же осекся.
Разве не очевидно, что от огня, который разожгли убийцы, нельзя поджигать погребальный костер для их жертв?
Антошин не сразу догадался об этом. Но парень, видимо, это знал.
Мальчик не спеша поджег один погребальный костер, затем – другой. Он стоял между двумя кострами и говорил что-то очень тихо, почти шепотом…
Антошин прислушался.
– Я не умею, – шептал мальчик, – я не знаю, как надо. Прости меня, Сваро́г. Я один. Я не знаю обрядов. Да кабы и знал, что я могу, неумелый и непосвященный? Могу я только просить. Я прошу тебя, Сварожич, сын Сварога, пусть души моих родителей в Вырии не забывают про меня. Я так боюсь, что мы встретимся потом, а они меня не узнают… Я так боюсь этого!
Только сейчас – впервые – полковник увидел слезы на глазах мальчишки.