Соленое детство. Документальная повесть выпускника детдома - стр. 6
Я очень сильно косолапил, и это причиняло мне массу неудобств, потому что, как известно, «семеро одного не ждут». И меня никогда не ждали, я плелся всегда последним, ковыляя и перебирая своими непослушными ногами. Может, маме показалось, что у меня ДЦП или еще чего, и она решила не брать меня с собой? Потом так же она оставила в роддомах еще двух моих братьев, о существовании которых я узнал спустя несколько лет. Возможно, и у них тоже что-то было с ногами. Это не суть важно – кривые ноги и даже руки, главное, ты не нужен весь, целиком. Ты брошенный. Кстати, уже в детском доме мне сломали руки, видимо, для полной картины: кривые ноги и сломанные руки. Не зря тебя, Санек, сдали.
Мать забрала свои вещи и ушла, как я теперь понимаю – до своего гроба, потому что никогда уже мы не будем с ней жить вместе. Никогда. Теперь я знаю, что мы разошлись навсегда. Она «подарила» мне такой жизненный путь, за который мне сложно сказать ей спасибо. То, что мне пришлось пережить потом, не пожелаю никому.
В роддоме, как правило, новорожденные дети живут недолго, функция роддома – принять «тело», а затем брошенных детей передают в новое сиротское учреждение, по этапу, с собой у тебя только медкнижка и та одежда, которую дали в дорогу. Опять же я не знаю, какого числа и месяца, на сколько недель меня перевезли в дом малютки. Сейчас таких учреждений нет, потому что за новорожденными идет охота, многие хотят их усыновить, а тогда случаи усыновлений были единичными. В доме малютки мне предстояло пробыть некоторое время, ожидая своего перевода в дом ребенка. Не помню даже, где это было, нет ни памяти, ни документов. Одно знаю: в доме малютки уже никто не орал. Там всякая надежда, что тебя заберут, исчезала навсегда.
Постоянно прошу свою мать сообщить место, где они когда-то жили с отцом, чтобы найти и его. Хочу найти его не для себя даже, а для своих детей, которые иной раз спросят: «А где наши дедушка и бабушка?» Я потупляю глаза, потому что мне нечего им ответить. Потому что этот вопрос как нож вонзается в меня. Пока отца найти не удалось. Может, в том числе потому, что я боюсь разочарования: вот приеду, привезу детей, а там…
Дом ребенка
Память моя прорывается где-то лет с четырех, когда меня перевезли в дом ребенка. Куда бы нас ни переводили, везде стригли налысо. Потом тащили под холодный душ, и мы поворачивались спиной, чтобы защититься от холодной воды. Меняли одежду, причем часто выдавали гораздо хуже той, что была на нас при приезде. Все стиралось в общем стиральном барабане, и мы носили то, что досталось. Помню, в одном пионерском лагере я купил за карты красивую рубашку у «домашних» детей и спрятал, чтобы носить потом в детдоме. Она была такая яркая, почти цыганская. Я держал ее при себе, не сдавал в барабан, понимая, что после барабана она ко мне вряд ли вернется. Но кто-то спер ее у меня и без барабана, просто вытащил из матраса, куда я прятал свои вещи. Больше шанса иметь такую рубашку у меня не было никогда. После этого я ничего не хранил в детдоме – либо закапывал где-то рядом, либо просто продавал за карты.