Сокол Спарты - стр. 58
– Ты знаешь, повелитель: возводить напраслину и обвинять впустую я не стану. Годами по всей нашей державе для меня смотрели глаза лазутчиков и записывали руки писцов, расположенных в нужных местах. Из них некоторые близки к Киру. Так что о его намерениях я не слышал ни слова сомнений. Ни от кого и ни разу.
– И что, они теперь иные, чем были? – с отвердевшим лицом спросил Артаксеркс.
– Нет. Они такие же, что и всегда. Я чувствую предгрозье. И не без тревоги смотрю, что там может происходить на наших западных границах.
Артаксерс поглаживал волосы сидящей у его колена наложницы примерно так, как гладят любимую гончую. Тиссаферн осмелился на нее взглянуть и увидел в ее глазах насмешливое, едва ли не презрительное непокорство. Вспыхнув, он поспешно отвел глаза.
– Что ж, Тиссаферн. Я знаю тебя достаточно, чтобы относиться к твоему чутью с уважением. Если ты что-то такое чувствуешь, отметать сие было бы глупо. А стало быть, отправляйся на запад. Людей с собой много не бери и непременно встреться с моим братом. По нему узри, верен ли он нам по-прежнему.
Тиссаферн неуютно заерзал, представляя себе месяцы тягот в пути.
– Повелитель, последний раз я приходил к твоему брату, чтобы отвести его на казнь. Поэтому опасаюсь, он не будет со мною любезен, равно как и…
– Делай, как я повелел, – отрезал Артаксеркс. – Я позволил моему брату сохранить его прежние звания и полномочия. И отменил указы, данные мной в горе, вызванном смертью отца. Если Кир тебя убьет, я пойму, что он все еще гневается. – Царь ощерился зубастой улыбкой. – Даже в смерти ты можешь оказаться мне полезен.
Тиссаферн отдавал себе отчет, что возражать не только бесполезно, но и опасно. Он простерся в ногах у царя.
– О державный, для меня это честь! Я пойду, куда ты скажешь, и вернусь к тебе с правдой. Или же погибну. Но, вне зависимости от исхода, я служу твоей империи.
Стоя под знойным солнцем, Ксенофонт смотрел, как греческий матрос пытается одолеть перепуганного коня. На море он, может, действовал и сноровисто, но сейчас строю новобранцев, стоящему у причала, оставалось только глазеть, как он пыжится усмирить страдальчески ржущее животное. Конь шало косил глазами, показывая белки, а матрос с руганью стегал его по крупу кожаным ремешком, как будто ярость и боль способствовали его послушанию! Раскорячившись перед мостками, он всем своим весом пятился назад на корабль. С усилиями единственного матроса, пускай и разгоряченного, это действо могло затянуться до темноты.
Две сотни юношей из эллинских полисов все продолжали сходить по дощатым мосткам на пристань. Спуститься на чужую землю их успело всего несколько десятков, и там они ждали тех, кто направит их дальше. Ксенофонт, поджав подбородок, высматривал кого-нибудь из начальников, которые должны были встречать здесь прибывшее пополнение. К сожалению, они не походили на того вербовщика в Афинах. О чем оставалось только сожалеть. Прибывших вверили попечительству двух старых забулдыг с тридцатью годами службы за пазухой, которые отпечатались у них на щеках и особенно на носах. Едва корабль пришвартовался, они сошли с него без оглядки и, вне сомнения, направились в ближайшее питейное заведение. Младые эллины, прибывшие сражаться за царевича Кира, оказались предоставлены сами себе.