Сохрани мою речь навсегда… Стихотворения. Проза (сборник) - стр. 2

Свое поэтическое поприще Мандельштам начинал как символист, последователь прежде всего Верлена и Сологуба, а также предтечи многих русских модернистов – Федора Тютчева.

риторически вопрошал он в стихотворении 1909 года. В конце 1912 года поэт вошел в группу акмеистов. В акмеизме он увидел в первую очередь апологию органического единения хаоса (природа) и жестко организованного космоса (архитектура). В природе, согласно оптимистической концепции Мандельштама-акмеиста, все подчинено «тайному плану» Архитектора-Создателя. Это позволило поэту на некоторое время освободиться от пугающего ощущения хаоса окружающей жизни и начать одно из своих стихотворений строками, где между природой и архитектурой поставлен знак равенства:

Дружбу с акмеистами Николаем Гумилевым и Анной Ахматовой поэт считал одной из главных удач своей жизни. «Мне часто приходилось присутствовать при разговорах Мандельштама с Ахматовой, это было блестящее собеседование, вызывавшее во мне восхищение и зависть; они могли говорить часами; может быть, даже не говорили ничего замечательного, но это была подлинно поэтическая игра в таких напряжениях, которые были мне совершенно недоступны» (из мемуаров второго мужа Ахматовой, Николая Пунина).

Поэтические поиски Мандельштама раннего периода отразила его дебютная книга стихов «Камень», вышедшая тремя изданиями в 1913, 1916 и 1923 годах. «Его мысль напоминает мне пальцы ремингтонистки ‹то есть, машинистки, печатающей на машинке «Ремингтон»›, так быстро летает она по самым разнородным образам, самым причудливым ощущениям, выводя увлекательную повесть развивающегося духа» – так Гумилев излагал сюжет «Камня», пользуясь характерно мандельштамовским образом беспрерывно шевелящихся пальцев.

В начале 1916 года поэт пережил первую разделенную любовь – к Марине Цветаевой. «Конечно, он хороший, я его люблю, – писала Цветаева подруге, – но он страшно слаб и себялюбив, это и трогательно и расхолаживает. Я убеждена, что он еще не сложившийся душою человек, и надеюсь, что когда-нибудь – через счастливую ли, несчастную ли любовь – научится любить не во имя свое, а во имя того, кого любит. Ко мне у него, конечно, не любовь, это – попытка любить, может быть и жажда».

Февральскую революцию 1917 года Мандельштам встретил с энтузиазмом; Октябрьскую – с отвращением. «Октябрьский переворот воспринимаю резко отрицательно. На советское правительство смотрю как на правительство захватчиков» (из протокола допроса Мандельштама в НКВД от 25 мая 1934 года). «Примерно через месяц я делаю резкий поворот к советским делам и людям», – показал поэт на этом же допросе. Формула «делаю поворот» находит соответствие в программном мандельштамовском стихотворении «Прославим, братья, сумерки свободы…» (май 1918):