Социологический ежегодник 2010 - стр. 42

В суммарном виде отношения политической и публичной социологии, по версии Морроу, выглядят следующим образом. Оба сегмента дисциплины определяются в терминах средств и целей рациональной трансформации общественной жизни. Политическая социология более «краткосрочна», ее пространственный и временной горизонты у́же, чем у социологии публичной. Кроме того, она в основном имеет дело с государственными структурами и частными лицами и опирается на эмпирическое знание, используя его для обоснования по преимуществу инструментального решения проблем (с позиций узкой, или конвенциональной, этики ответственности, в рамках которой, однако, возможно соперничество технократической и либеральной моделей). Публичная социология, не связанная необходимостью принятия быстрых сиюминутных решений, выступает главным образом от имени «униженных и оскорбленных», а также – грядущих поколений и защищает ценности, которые по разным причинам остались за бортом текущей политики (и политической социологии). При этом «традиционная» публичная социология ориентирована на изменение политики государства, а «органическая» – на мобилизацию ресурсов для защиты гражданского общества.

Заключительный этап преобразования схемы Буравого автор статьи связывает с решением вопроса об условиях институционализации социологии как научной дисциплины в современном (и будущем) демократическом обществе. Он считает бесперспективной попытку Буравого решить эту проблему путем сопоставления своей модели со схемой Парсонса, между которыми создатель четырехчастной социологии усматривает «ненамеренное сходство». Морроу считает ошибочной саму попытку классифицировать типы социологического знания в рамках какой-то бы ни было формальной матрицы, равно как и стремление провозгласить один из них (в данном случае – публичную социологию) всемирно-историческим основанием социального познания и общественной трансформации. «Альтернативное объяснение, – пишет Морроу, – состоит в интерпретации профессиональной социологии, социальной теории, политической и публичной социологии как исторически конституированных условий, обеспечивающих легитимность социологических исследований в рамках европейского модерна». Четыре лика социологического знания, за каждым из которых стоят те или иные эпистемологические и ценностные предпосылки, «обеспечивают теоретическую и практическую возможность институционализации социологии в современном демократическом обществе – как автономного дисциплинарного знания (знаний), которое могло бы способствовать информационному обеспечению социальных практик (в качестве политической и публичной социологии) в интересах гуманизации и демократизации общественной жизни» (с. 65).