Сочинения. Том I. Трактат «Личность и проступки». Пьесы. Статьи о театре - стр. 54
Именно поэтому наше исследование и имеет редуктивный характер. Слово «редукция» вовсе не означает (и мы об этом уже говорили) какого-либо ограничения или сокращения; reducere[8] означает то же, что и «сводить»: сводить к подлинной сути либо основам, а именно, толковать, объяснять, интерпретировать. Объясняя, мы все дальше движемся за объектом, который дан нам в опыте, – ив соответствии с тем, как он нам дан. Все богатство и разнообразие опыта открыто нам. Точно так же, как и его сложность. Индукция, как и связанная с ней интерсубъективация личности и поступка, ничем не заслоняет этого богатства и сложности, которые для ума, ищущего свою собственную суть – суть, объясняющую действительность личности и поступка всесторонне и углубленно, – представляют как бы неисчерпаемый источник и постоянную помощь.
Речь, стало быть, идет не о чем-то абстрактном, а о проникновении в реально существующую действительность. Суть объяснения этой действительности должна соответствовать опыту. А следовательно, и редукция (не только индукция) имманентна по отношению к опыту, не переставая быть по отношению к нему трансцендентной (но иначе, чем индукция).
В целом понимание в отношении человеческого опыта имманентно, но одновременно в отношении него и трансцендентно. И не потому, что опыт является актом или процессом чувственным, а понимание и объяснение – мыслительным, но с точки зрения сущностного характера того и другого. Одно дело – «испытывать» и совсем другое – «понимать» или же «объяснять» (что уже предполагает понимание).
При объяснении или интерпретации речь идет о том, чтобы интеллектуальное представление об объекте было адекватным и чтобы оно с ним «сравнялось», а это значит – чтобы вся суть, объясняющая этот объект, была схвачена, и чтобы схвачена была правильно, с соблюдением существующих между ними пропорций. От этого в огромной степени зависит сила интерпретации. В этом также заключена и ее трудность.
Это в то же время и трудность самой концепции, с помощью которой мы в данном случае постигаем то, что выражает понимание – от изначального рассмотрения личности в поступке и вплоть до всесторонней интерпретации. Речь идет не только о внутреннем убеждении, что человек, который действует, является личностью, но о таком типе мышления и языка этого убеждения, о таком формировании его «во внешнее» (в данном исследовании), которое было бы в полном смысле коммуникативным. Такая концепция создается вместе с пониманием объекта и обретает черты, необходимые для того, чтобы это понимание (по возможности полное и всестороннее) могло быть выражено, передано другим людям и сумело до них дойти. Ведь человеческое знание как общественный факт формируется во взаимокоммуникации пониманий.