Сочинения. Том 2. Иду на грозу. Зубр - стр. 30

– Я тоже начинал с этого, – сказал он. – И мы требовали действий, мы твердо были уверены, что именно нам удастся покорить небеса. Мы надеялись стать громовержцами. – Он прикрыл глаза, вглядываясь в прошлое. – Строптивая юность… милая, строптивая, мечтательная юность. Им все кажется просто, легко, они парят над землей, не желая задумываться над мелочами. Но это пройдет, они поймут.

«Посыпалось! Сейчас заведет про Гриднева», – подумал Крылов.

– Тем более, – начал он, – вы можете меня…

– Старики вроде Гриднева или Оболенского казались нам… Любопытно, кем я кажусь вам сейчас? Окурок? Старая песочница?

– Почему ж окурок? – Крылов покраснел, и Голицын вдруг проницательно усмехнулся:

– Понимаю и ни в чем не виню. И даже Тулина готов понять. А знаете, понять – значит наполовину оправдать. Терпеть не могу ученых, которые никогда не ошибаются. Завиральные идеи полезны, но… – он наставительно поднял палец, – до той поры, пока они не мешают главному направлению.

Дверь приоткрылась, показалась голова Агатова. Голицын кивнул, и Агатов осторожно протиснулся, скользнул вдоль стены, прислонился к шкафу, стараясь не мешать Голицыну, который, заложив руки за спину, ходил, как на кафедре во время лекции.

– В одна тысяча сотом году Альхазен открыл рефракцию, вычислил высоту атмосферы. Увы, науке это понадобилось лишь пять столетий спустя, и тогда Торричелли пришлось открыть все заново. Научные идеи должны идти в ногу со своим временем. – История науки была его коньком, тут он мог говорить часами.

Крылов протянул заключение Агатову.

– Вы читали?

– А что ж Альхазен, – громко спросил Агатов, – так и пропали его труды?

– Вот именно, – сказал Голицын. – Их обнаружили совсем недавно.

Крылов посмотрел на Агатова, потом на Голицына.

– Аркадий Борисович, неужели вы сами составляли это заключение? – внезапно спросил он.

Голицын остановился обеспокоенный.

– А что?

– Не похоже. Тут не ваши выражения: «авантюризм» или вот «псевдонаучная аргументация».

– А-а, как бы ни браниться, лишь бы добиться – несколько смущенно запетушился Голицын.

– В научной полемике ни к чему дипломатничать, – сказал Агатов.

Голицын обернулся к нему:

– Но, Яков Иванович, мы тут посылаем это в несколько иные сферы.

Агатов твердо сказал:

– Как раз военным нужны четкие определения.

– Возможно, возможно. Нам тут соперничать с Яковом Ивановичем не резон, да и я не вижу нужды, была бы суть… Так на чем я остановился? Ах да, вот представьте, лет через сто отыщут идею Тулина, и какой-нибудь историк напишет про смелый, не понятый современниками проект. Жил-де некий Голицын, называл Тулина фантазером, не понял, не оценил. Заклеймит этот историк всех нас. Пригвоздит к столбу, – проговорил он с восторгом. – Видите, насколько я беспристрастен.