Собрание сочинений в 15 томах. Том первый - стр. 91
Листочки жёлтые. Будто переболели тяжело как…
Переворачиваю тихонько. Боюсь не рассыпать бы…
Вот моя статеечка «О картине «Юность Максима»».
Была я вся наружу. Писала безо всяких затей. Проще простого. Как говорю, так и пишу.
Ну, что я написала, то куда-то умахнули.
А под мою фамилию подвели слова, какие им надобны. Разве нас спрашивали? Что мы за букашки, чтобушко нас спрашивать?
Зато я спросила, зачем они так сделали. И мне ответили:
«Так надо».
И в бюллетене так меня выбелили, так выправили мой слог – без наркоза не станешь читать:
«Недавно я посмотрела эту замечательную картину. Который день она у меня не выходит из головы! Вот, товарищи, как завоёвывали старые большевики свободу для нас! Что за картина, как зажгла моё сердце! Нам, товарищи, так же надо стоять горой за нашу Родину, за нашу завоёванную свободу. Мы живём не так, как жил Максим до революции; мы живём в свободной стране и должны помнить, что за пределами нашей Родины фашистские банды каждый день готовятся напасть на нас, как напали они на республиканскую Испанию.
Мы все должны крепить оборону Отчизны. Я, ученица школы малограмотных, готовлюсь к сдаче норм ГТО и вы-зываю мужа последовать моему примеру».
Ух и боевая была я молодайка!
Куда ж он денется, последовал. Сдавали напару.
Столькое вспоминается…
А ведь никакоечкой заметушки я и не гадала попервах сама писать. Силодёром принудили. Дело до мелкой даже войнишки доскреблось.
Поджигают:
– Не хочешь писать, значит, ты несознательная. А какому передовику-стахановцу нужна несознательная жена? Ни-ка-кому! Не напишешь, лишим мужа почётного звания стахановца.
Докладаю Мише эту бредовину.
Недослухал – пихает почётное то званье в карман и по насяйникам[153] -буграм. Шлёп той бумаженцией по столу. Смеляком рассудил голь по заднице да вдоль:[154]
– Забирайте своё почётное. Я свою «несознательну» жону не сменяю на вашу распочётную да рассознательную бумажку. Отруливаю от вас. Терпужишь как сто китайцев! А они… Никакой уважухи… Да через дорогу меня с руками оторвут!
А его тут же схватили в работу. От стола не успел отлипнуть. Цо-оп только что не за шиворот:
– Ёшкин кот! И ты несознательный? С перехмуру,[155] что ли? Наш стахановец да несознательный? Звание стахановца тебе пустой звук? В ударном темпе станешь у нас сознательным! Ахнуть не успеешь… Через минуту у нас дозреешь! И лично тоже напишешь статью про весёлую свою и счастливую советскую жизнь!
– Лише осталось разбежаться!
– Так вот и разбегайся. И кончай митрофанить, умнявый! Ты со своей прямотой далече не ускачешь… Прям же, как разрез на заднице… Смалчивал бы хоть по временам… Если ты заточил себя под злость к нам, так и мы не кинемся затачивать себя под восторг к тебе. Ведь же как слепых котят повыкинем обоих из вечерней школы! Такую тебе, солнценосец ты наш, статьяру в трудовую врисуем, что тебя не только через дорогу – в золотари нигде не прикопаешься. Иль штрафом раздавим! – нагрозил начальничий зам, тоскливый тараканий подпёрдыш. – Ну на хрена французу чум? Ввек не отработаешь! Лучше не фони!