Собрание сочинений в 15 томах. Том первый - стр. 13

Иван ухмылялся и ломливо разносил руки в стороны:

– А я на верёвке их тащу на ту фабрику? Раз нравится…

Две недели назад вернулся я домой уже при солнце.

Мама подоила коз. Мыла пол.

– Ну шо, пылат,[8] опять на фабрике був?

– Был…

Ничего не говоря, мама резко распрямилась и со всего маху отоварила меня мокрой тряпкой по лицу и, заплакав навскрик, выбежала из комнаты.

Грязная холодная вода хлынула у меня по спинному желобку, по груди.

Горькие слёзы мамы, холод грязных струек, что лились по мне, ошеломили меня, сломали что-то во мне привычное, остудили интерес к шофёрской радости…

Я дал себе слово больше не кататься с Иваном по ночам.

Дал слово и – сдержал.

Да-а… Тряпка – великий двигатель прогресса.

Печать Бога – шлепок мокрой тряпки.

Я бы поцеловал сейчас ту тряпку, что одним ударом отсекла от меня всё ненужное, развела с Иван-горем.

Тем не менее я благодарен ему.

Этот человек невзначай, с насмешкой подсказал мне мою судьбу – я занялся сочинительством. И началось всё с того, что, придя домой, кинулся я внимательно изучать газету. Невооружённым глазом вижу, что в газете очень много мелких заметок.

И говорю я себе просто и ясно:

"Неужели я такой дурик, что не смогу настрогать в газету пяток строк?" И я написал про то, как школьники нашего посёлушка помогают старшим собирать чай.

Я оказался «дураком» вдвойне. Да ещё внасыпочку!

В газете «Молодой сталинец» (в субботу 16 июля 1955 года) первая моя заметка разлилась на полных двенадцать строк.

Кто бы мог подумать, что, начав с этих двенадцати газетных строк, я добегу до двенадцати томов Собрания своих сочинений, изданных в Москве? Именно двенадцать томов было в моём первом Собрании. Сейчас я издаю третье Собрание уже в шестнадцати томах.

В то далёкое лето я хорошо работал на чаю, и мама купила мне велосипед.

Я стал на велосипеде ездить за восемь километров в девятый класс в городке Махарадзе (сейчас Озургети).

Со всего пятого нашего района выискалось лишь два охотника учиться дальше. В городе.

Георгий Клинков да я.

На диковатом бугре, над змееватым притоком речонки Бжужи одиноко печалилась на отшибе наша ветхая русская школушка в два сплюснутых барачных этажика.

И невесть почему носила имя Главбуревестника – Максима Горького.

У Жорчика в городке были знакомые. Жили у рынка.

Мы кидали у них велосипеды и через весь тёмный даже днём школьный еловый сад брели в школку.

Как-то так оно выкруживалось, что мы частенько поспевали лишь ко второму уроку.

А то вообще прокатывали целые дни по окрестным горным сёлам.

А однажды…

Едем в школу.

Утро. Солнышко. Теплёхонько.