Собрание повестей и рассказов в одном томе - стр. 174
И все бы ничего, да скоро выяснилось, что все овцы кричат в меру, а одна, по росту самая малая, но и самая нервная, горячая, меры не знает. Кричит и кричит. Неделю кричит без роздыху, вторую… То мечется по загончику как угорелая, а то положит голову на жердь в прясле, устремит ее в сторону Васиного двора и – «бя-а, бя-а!» Голос противный, ржавый, надтреснуто-пронзительный, исступленный, любую преграду, любую стену просквозит. Сеня видел, что овца ему попалась дурная, да как думал: угомонится, сорвет глотку и замолчит. Но еще неделя прошла, и вторая… Овца продолжала надрываться. Все овцы как овцы, а эта – язва. И держится от всех отдельно, и траву, мешанку, приноси ей наособицу.
Сеня тогда еще работал. И вот идет он вечером из гаража – дело было прошлой весной – и слышит, конечно… как в печенках эта тварь у него поселилась и оттуда поет… Подходит к дому, а из соседских воротцев навстречу Вася Хохряков, здоровый сорокалетний мужик этакого комлевого покроя, рядом с которым Сеня смотрится мальчишкой. Глаза злые. И говорит вместо «здравствуй»:
– Ты когда ее успокоишь?
– Кого? – невинно интересуется Сеня.
– Сам успокоишь или тебе помогли? – продолжает Вася, исподлобья уставившись на Сеню. – Ну, Сеня!.. Ты чего мне опять нервную войну устраиваешь? Бя-а, бя-а! – очень похоже проблеял он в лицо Сене. Овца восторженно отозвалась. – Ну, Сеня, смотри! Никак ты миром жить не желаешь… Чтоб через двадцать четыре часа этой стерьвы тут у меня не было!
– А чего это она у тебя-то? – зацепился Сеня. – Она не у тебя, она у меня. Это моя собственность.
– Ну и убери свою собственность хайластую от меня подальше, а не притыкай мне под нос!
– Куда я ее уберу, если она здесь определена?! Тогда и ты свою корову убирай!
Вася взревел:
– Куда это я корову убирай?!
– Вне пределов моей слышимости. Твоя корова тоже животная и тоже кричит.
– А твоя корова не кричит?
– Заводи овцу – и пускай твоя овца кричит. Я никогда не против. Моя овца, может, по той причине кричит, что твоя овца ей не отвечает. Заводи овцу…
– Да на хрена мне нужна овца?! – пуще прежнего взревел Вася. – Ты чего мне дурика крутишь? За кого ты меня принимаешь?
– Я принимаю. Ты принимай.
– Кого я принимай?
– Овцу!
– Ну, Сеня! – взошел на какой-то особый, проникновенно-угрожающий тон Вася. – Больше от меня не жди. Не жди, сосед, понял?
Это было не что иное, как ультиматум. Сеня только что по дороге домой обреченно размышлял под доносившееся блеянье, которое тупой пилой перепиливало его пополам, что выхода нет, надо овцу приговаривать. Неизвестно, будет ли от нее шерсть, но жизни от нее не будет. И если бы Вася не пошел на него, как таран, уже завтра он бы спал спокойно. Поторопился Вася. Ультиматумов Сеня не любил. Овца была немедленно помилована. Она не просто была помилована, но возведена в ранг, в степень, превратилась в главное действующее лицо, в самозарядное оружие непрерывного действия. Сеня нервно вздрагивал, когда раздавался очередной «залп» извергающегося взрева, прямо-таки по сердцу осколочно-фугасным, но он представлял, что испытывает при этих звуках Вася, и собственные его страдания превращались в героическое присутствие. Вася, по-видимому, настолько был деморализован, что на обострение больше не шел. А овца все базлала и базлала. Уже и Галя отказывалась от нее, требуя от Сени действий, уже и деревенский народ бунтовал и при встречах с Сеней выражал мнение, но какие же действия стал бы он предпринимать, если овца им же нацелена на Васю. Она нацелена на Васю, а Вася ни в каком виде себя не показывает.