Собрание повестей и рассказов в одном томе - стр. 176
А вечером и Васю встретил. Вася с работы возвращался невеселый. А Сеня, увидев невеселого Васю, напротив, развеселился.
– Здорово, Вася! Как жизнь? Звенит?
– Звенит, Сеня. Только и делает, что звенит.
– А что такое?
– В январе двенадцать ден прожили, а в них девять ден праздники.
– Вот это да-а! – Сеня искренне удивился, он не вошел в новую жизнь и не знал, что так много теперь празднуют. – В старое время нас так не уважали. Теперь вам и прогулы делать не надо.
– Какие прогулы! Раньше думал, как с работы сбежать, теперь – как на работу попасть. Вот какие мы стали сознательные, Сеня!
Сеня вглядывался: нет, вроде не темнит Вася, вроде и его, бугая, жизнь гнет. Гнет-то гнет, но он-то, Сеня, здесь при чем?
– Да-a, значит, обстановочка такая, что гуляй не хочу. – Сеня повел разговор ближе к цели.
– До «не хочу», Сеня, это верно.
– Так уважение к нам поднялось – водку в нашу честь стали делать. «Ангарская» называется, предприятия «Кедр». Видал?
– А чего на нее глядеть? Я ее пью, – хмыкнул Вася. – Я никогда попусту не гляжу.
Д-да, вот тут бы Сеня воспарил! Он почувствовал, как его обдает нетерпеливым жаром вдохновения, которое, не удержи он его, в такую высь, в такую поэзию бы его вознесло, что только держись! Но нет, сказать надо было так, чтоб ничего не сказать и в то же время дать Васе понять, что ему, Сене, все известно.
– А я вот попусту, на пустую, значит, бутылку гляжу, – подхватил он, – которая, значит, с крылышками. Сама летает. Знаешь такую?
Вася делал вид, будто не понимает, смотрел на Сеню по-бараньи.
– А у меня все старые… накопились за прежнюю веселую жизнь, – продолжал Сеня. – Не такие красивые. Но – если надо – полетят! Полетят! Куда хошь!
– У меня их, старых-то, мильен, – сообщил Вася, и Сеня понял это так, что весь мильён будет в его огороде.
– Мильёна у меня нету, хвастаться не буду, – отвечал он. – Но полмильёна в строй поставлю.
– Богатые мы с тобой, Сеня…
– Богатые.
И – разошлись. Понял Сеня, что борьба предстоит серьезная.
Дни стояли солнечные, яркие, снега искрились, обжигая глаза, и Сеня, по двадцать раз на дню озирая брызжущее искрами поле своего огорода, никак не мог разглядеть, есть свежие следы от падающих предметов или нет. А заходило солнце – снега синели, превращаясь в слитное, светло-вишневое, все густеющее полотно, не выдающее ни единой выбоинки. На всякий случай, чтобы не остаться в дураках, Сеня пометывал когда по одной, когда по две бутылки, но без задора и без злости – ответных действий он воочию не наблюдал. Но и там, куда он пометывал, тоже не рассмотреть было следов – значит, и на своей территории они могли быть необнаруженные.