Соблазнитель - стр. 42

– И тебе хочется привозить все новых и новых девушек? Как делает это твой Бальк.

– Да, – бросил я в темноту.

– И от моей любви ты тоже хотел освободиться, – сказала она грустно.

– Собака лает уже около получаса, – снова заметил я и хотел встать с тахты, но ее рука тут же легла на мою грудь сильно и властно. Удивительно, сколько силы может иметь любящая женщина. Ее дыхание щекотало мою шею, она несколько раз глубоко вздохнула, словно вдыхая запах моей кожи.

– Когда-нибудь я тебя убью, – сонно шепнула она.

Я ответил:

– Собака лает минут тридцать. Надо встать посмотреть, что там случилось. Здесь же пустынное место, пойми. В один прекрасный день кто-нибудь придет и в самом деле убьет меня.

Она позволила снять свою ладонь с моей груди. Я облегченно вздохнул, освободившись от тяжести ее руки, сел на тахте и на ощупь нашел свой халат, лежащий на скамейке. Потом размял руки, словно освободил их от наручников.

Жена тоже встала и, набросив на себя мое старое пальто, вышла со мной на крыльцо.

– Простудишься, – сказал я, но октябрьская ночь была очень теплой, туман покрывал болото и опушку леса, выползал на середину луга. Светил молодой месяц, темнота была неподвижной, откуда-то из белой пучины доносился яростный собачий лай.

– Он лает на ежа, который вышел на охоту, – заметил я, потому что определил это по лаю собаки. Я тихонько свистнул, и спустя минуту прибежал мокрый от росы пес. Он принес с собой запах болота и ила.

Небо было беззвездным, туман стелился по земле, как дым от угасающего костра: такой же седой и бесформенный. Говорят, что в октябре видно много падающих звезд. Я в своей жизни видел только одну падающую звезду и то в сентябре. Но я верил людям, что звезды падают именно в октябре.

Я прислонился плечом к украшенной резьбой балке крыльца. Барбара прижалась ко мне, и так мы стояли молча в тишине, слушая громкое дыхание собаки, уставшей после быстрого бега по лугу. Я думал о том, существует ли на свете в это мгновение еще кто-нибудь, кто стоял бы также напряженно и мучительно думал о своей жизни. Я жил в прекрасном мире, плавал в нем, как в озере с бархатистыми волнами, которые приятно щекотали мое тело. Туман вился у моих ног, тишина входила в терзавшие меня мысли, несмотря на темноту я хорошо видел опушку леса, канал, заросший камышом, висящий в небе месяц и чувствовал пушистую зелень луга под нами. Мое старое пальто скрывало женское тело, всегда жаждущее моей любви. Но во мне была ложь и чувство вины, страх перед наказанием и преследующее меня ощущение греховности. Красота окружающего меня мира была и в прикосновении руки женщины, сильно и властно покоящейся на моей груди, когда я собирался ночью встать и пойти, чтобы спасать правду. Мне хотелось кричать, но пахнущая вереском ладонь ложилась мне на губы, и я цепенел от блаженства. Десятки раз я вставал ночью, поднятый лаем собаки или непонятным шумом, и смело шел в темноту, в неизвестность навстречу опасности и риску, и в то же время я никогда не осмелился сказать хотя бы слово правды, не мог поделиться своими мыслями. Я чувствовал себя сильным, был очень любим, но заверял, что я слаб, надеясь пробудить жалость и сочувствие. Я падал на землю в конвульсиях, изображая падучую болезнь, а на самом деле жил, как дровосек, и с большим удовольствием ел черствый хлеб. Я заманивал свою жену на ложе, как фон Бальк девушку на седло своего коня, но говорил, что всякая женщина кажется мне загадкой и делал вид, что их не понимаю. Однако им постоянно было мало всех этих модных спазм, конвульсий, трясок и дрожи, моих слабостей и терзаний. Я старался привить себе все модные болезни, лишь бы выглядеть бледным и болезненным. «Соли. Нюхательной соли!» – кричал я, падая в обморок на модный диван с покрывалом ручной работы, пока не стал и в самом деле измученным и одиноким, с ложью, которая вилась у края рыжих болот. Дальше было только озеро, пахнущее илом и метаном, холодное и скользкое пространство, которое заполняло белое облако. Одиссей должен был скитаться, поскольку мог плыть только фордевиндом, и никто ему не сказал, что существует ветер истинный и ветер кажущийся. «Ловите ветер в паруса», – вероятно, говорили ему литературные критики. Но тогда не знали шварта и киля. Сегодня плавают бакштагом, чуть наискосок к линии ветра. «Ловите ветер в паруса. Нельзя плыть против моды и традиции. Надо постоянно скитаться, как Одиссею, тогда впереди тебя будет ждать Итака». Так было и так будет всегда. Это требования нашей моды. Сегодня в Итаку плывут без скитаний, потому что есть компас и секстант, потому что есть также кажущийся ветер, киль либо шварт, который поднимают или опускают в колодец выдвижного киля. Но все это не создает прекрасного, ибо история Одиссея имеет лишь ценность метафоры, компас и секстант следует выбросить за борт, каждый должен скитаться на пути в свою Итаку. На колени, господин Иорг! На колени! Побольше смирения! Знание – это мираж, ложь и обман, надо изображать слепца и постоянно блуждать в поисках самого себя. Попробуйте заболеть шизофренией, это наша модная болезнь, наши стрессы и фантазии. На колени, господин Иорг. На колени. Иоанна погибла в другое время и в другом городе. Возможно, она выпрыгнула в окно, поскольку ее партнер был принципиальным противником насилия. А может, она повесилась на чердаке дома, поскольку ее мать говорила, что любовь не разменивается на мелочи. Смиритесь, господин Иорг, мы вместе будем симулировать шизофрению.