Размер шрифта
-
+
Со всеми наедине: Стихотворения. Из дневника. Записи разных лет. Альмар - стр. 25
забыл, что я еврей.
4
Я стоял перед надгробным камнем
на моей могиле,
долго смотрел
на даты рождения и смерти,
вдруг черточка, черная черточка
выпорхнула из промежутка
между двумя цифрами
и взлетела в небо.
Волнение захлестнуло меня:
эта черточка, этот промежуточек —
это все, что осталось от моей жизни,
это я, это я! Куда я лечу?
Черточка в небе заметалась —
в одну сторону, в другую,
выше, ниже,
она не знает, куда лететь, —
ее нигде не ждут,
ее никуда не зовут.
А в это время
оставленные на надгробном камне
две мрачные цифры поползли вверх.
Они добрались до бедной моей
дрожащей в воздухе черточки,
год рождения встал справа от нее,
год смерти – слева от нее,
цепкими ручищами
схватили мою черточку,
потащили вниз
и грубо ткнули ее в то место,
откуда она взлетела.
Я плакал.
Не вытирая слез,
покинул кладбище.
«С некоторых пор…»
С некоторых пор,
с некоторых горьких пор
утром ночь не уходит из глаз,
день не знает, как быть
с обнаглевшей ночью —
попробуй ее прогнать,
полную заговоров, угроз,
приклеенную к небу
густой, молодой спермой.
Изнасилованные дни —
вот что нам оставили,
вот что мы оставляем.
«Моя свобода стеснялась себя…»
Моя свобода стеснялась себя,
робела перед собой,
в свои силы верила/не верила,
пряталась, боялась…
Трусливая свобода – да, и такое бывает.
Боже, как я был счастлив,
когда моя несвободная свобода,
затоптанная зависимостями,
вдруг вырвалась!
Слова мгновенно откликнулись —
я не ожидал, не думал,
что возможно такое счастье слов:
запрыгали, завизжали,
сплетались то так, то этак,
сходили с ума, кувыркались,
обнаруживали невероятные смыслы,
неслыханные сложности
проявляли загадочную ясность!
Настоящий праздник речи
гудел у меня в голове.
Никогда не забуду ту ночь,
я боялся:
свобода моя сбежит обратно,
опять устыдится себя, испугается,
сломает свою удачу.
Ночь была жаркая, конец июля,
а я закутался в зимнее пальто,
просидел в нем всю ночь,
загородил путь назад,
в мою трусливую грудь.
Мне неслыханно повезло:
я был свидетелем невероятного события —
освобождения свободы,
моей свободы!
Не знаю, кого благодарить,
разве что двух-трех поэтов,
которых обожала моя свобода, —
не я, не я, она читала божественные строки,
читала и верила,
что и она могла бы, могла бы,
если бы не была повязана
веревками робости
еще в животе моей мамы,
которая впитала в себя дух покорности
из безымянных глубин
еврейских прапрабабушек.
Всевышний помог —
в ту ночь
он отключил колючую проволоку страха.
Спасибо, Всеблагой!
Я скоро уйду,
но моя свобода,
с таким трудом
вырвавшаяся из собственной неволи,
теперь будет долго жить
в сердцах моих сыновей, внуков и
пра-пра-пра…
пра-пра-пра…
Марату Гельману
Страница 25