Размер шрифта
-
+
Со всеми наедине: Стихотворения. Из дневника. Записи разных лет. Альмар - стр. 19
я хочу переспать с ней, вы слышите,
переспать с ней хочу, пока жив!»
О, первая ночь без меня, сиротка,
зареванный небосвод,
мокрые звезды…
Юрию Росту
Среди тех десяти-двенадцати пар глаз,
которые занимают в моей душе
самую светлую комнату,
твои глаза первыми встречают меня,
когда в печальную минуту
я открываю туда дверь.
«Последнее будущее…»
Последнее будущее
согрело корни
моих голых замерзших слов,
все трудней удается из будущей смерти
отлучиться сюда, где я еще жив,
судьба уже стоит позади,
как дом, из которого я только что вышел, —
жизнь – моя родина,
смерть – моя муза.
«Когда до пропасти осталось два прыжка…»
Когда до пропасти осталось два прыжка,
не хлопочи, не надо ничего —
смотри в окно последнее кино.
«Время спит и видит во сне…»
Время спит и видит во сне,
как я плаваю на спине,
не обнимали меня никогда,
как обнимает меня вода,
я боюсь только одного:
время проснется – я рухну на дно.
«Ой, я старый…»
Ой, я старый,
ой, не молодой,
еду с базара,
торговал душой,
слава богу,
не всю купили,
не совсем будет стыдно
лежать в могиле.
«О, старость – молодость мудрости…»
О, старость – молодость мудрости,
яркость последних мыслей,
не скованных страхом жизни.
Людмиле Петрушевской
Люся, а известно ли тебе,
что однажды, году в семьдесят восьмом
или семьдесят девятом,
я и Виктор Сергеевич Розов,
точнее, Виктор Сергеевич Розов и я,
это была его инициатива,
которую я поддержал,
мы пошли к министру культуры Демичеву
постоять за тебя горой.
При этом, правда,
мы заранее не объявили цель нашей встречи,
Розов попросил помощника министра передать
министру,
что мы хотели бы встретиться,
обсудить проблемы современной драматургии.
Министр согласился нас принять.
Груди наши были полны решимости,
нас провели в просторный кабинет,
предложили чай,
мы от чая отказались,
но чай нам все равно принесли.
Сначала Розов подробно, внушительно
объяснял министру, какая ты и твои пьесы
подлинная ценность для культуры СССР,
«Придет время, – сказал он, – когда нас
с Гельманом забудут,
а Петрушевскую будут помнить, и помнить, и помнить».
«Это смешно и глупо, – сказал я после Розова, —
во всех театрах СССР ее пьесы читают, знают,
а министерство запрещает. Смешно!»
Розов играл мудреца,
я – несдержанного.
Демичев не смеялся,
уши у него покраснели от напряжения,
на лице его была написана большая досада,
большое сожаление,
обида, что дал себя обмануть,
обещали о проблемах,
а говорят о Петрушевской какой-то.
Он твоих пьес не читал,
но фамилию слышал
и знал, что «это не надо»,
кто первым сказал «это не надо»,
он не знал,
Страница 19