Со мною вот что происходит… - стр. 7

дверь отворивши, на него.

Лежал глубокий он и чистый

со всею мягкой простотой.

Он был застенчиво‑пушистый

и был уверенно-густой.

Он лег на землю и на крыши,

всех белизною поразив,

и был действительно он пышен,

и был действительно красив.

Он шел и шел в рассветной гамме

под гуд машин и храп коней,

и он не таял под ногами,

а становился лишь плотней.

Лежал он, свежий и блестящий,

И город был им ослеплен.

Он был тот самый. Настоящий.

Его мы ждали. Выпал он.

1953

Пахнет засолами,

пахнет молоком.

Ягоды засохлые

в сене молодом.

Я лежу,

чего-то жду

каждою кровинкой,

в темном небе

звезду

шевелю травинкой.

Все забыл,

все забыл,

будто напахался, —

с кем дружил,

кого любил,

над кем надсмехался.

В небе звездно и черно.

Ночь хорошая.

Я не знаю ничего,

ничегошеньки.

Баловали меня,

а я —

как небалованный,

целовали меня,

а я —

как нецелованный.

1956

Бывало, спит у ног собака,

костер занявшийся гудит,

и женщина из полумрака

глазами зыбкими глядит.

Потом под пихтою приляжет

на куртку рыжую мою

и мне,

задумчивая,

скажет:

«А ну-ка, спой!..» —

и я пою.

Лежит, отдавшаяся песням,

и подпевает про себя,

рукой с латышским светлым перстнем

цветок алтайский теребя.

Мы были рядом в том походе.

Все говорили, что она

и рассудительная вроде,

а вот в мальчишку влюблена.

От шуток едких и топорных

я замыкался и молчал,

когда лысеющий топограф

меня лениво поучал:

«Таких встречаешь, брат, не часто.

В тайге все проще, чем в Москве.

Да ты не думай, что начальство!

Такая ж баба, как и все…»

А я был тихий и серьезный

и в ночи длинные свои

мечтал о пламенной и грозной,

о замечательной любви.

Но как-то вынес одеяло

и лег в саду,

а у плетня

она с подругою стояла

и говорила про меня.

К плетню растерянно приникший,

я услыхал в тени ветвей,

что с нецелованным парнишкой

занятно баловаться ей…

Побрел я берегом туманным,

побрел один в ночную тьму,

и все казалось мне обманным,

и я не верил ничему.

Ни песням девичьим в долине,

ни воркованию ручья…

Я лег ничком в густой полыни,

и горько-горько плакал я.

Но как мое,

мое владенье,

в текучих отблесках огня

всходило смутное виденье

и наплывало на меня.

Я видел —

спит у ног собака,

костер занявшийся гудит,

и женщина

из полумрака

глазами зыбкими глядит.

1956

Г. Маю

Упала капля и пропала

в седом виске…

Как будто тихо закопала

себя в песке…

И дружба, и любовь не так

ли соединены,

как тающее тело капли

внутрь седины.

Когда есть друг, то безлюбовье

не страшно нам,

хотя и дразнит бес легонько

по временам.

Бездружье пропастью не станет,

когда любовь

стеной перед обрывом ставит

свою ладонь.

Страшней, когда во всеоружье

соединясь,

и безлюбовье, и бездружье

окружат нас.

Тогда себя в разгуле мнимом