Сны Лилит - стр. 36
Андролог здесь, рядом. Он не улыбается, но и не выглядит встревоженным.
– Всё хорошо? – спрашиваю я.
– Да, операция прошла нормально. Как вы себя чувствуете? Головная боль, тошнота?
– Живот ноет.
– Швы будут болеть несколько дней. Если сегодня боль усилится, скажите. Дадим обезболивающее. Постарайтесь не вставать несколько часов, а к вечеру уже можно. Тогда переведём обратно в вашу палату. Сутки побудете у нас, потом отпустим домой.
– Спасибо, – я киваю. После наркоза всё вокруг кажется каким-то зыбким. И глаза точно не поспевают за движениями головы.
Когда он уходит, я приподнимаю простынь и смотрю на своё тело. Прямо под пупком приклеена пластырем плотная марлевая блямба. Ещё две – справа и слева от лобка, который меня попросили побрить перед лапароскопией. Сильнее всего болит там, где пупок. Отзывается на каждое движение. Я опускаю простынь и закрываю глаза. Какой смысл жаловаться на боль, которая всё равно пройдёт?
Так истекает час или два. Я скольжу по поверхности сна, как водомерка по луже, не проваливаясь в него с головой и не выныривая из дрёмы. Теперь в моём теле есть титановая клипса, которая останется внутри навсегда, до самой смерти. Когда год назад у меня выпал зуб, я долго мучился чувством безвозвратной потери. Этот кусочек моей плоти, оторвавшись от организма, будто сразу на шаг приблизил меня к смерти. А сейчас где-то среди моих внутренностей появилась новая деталь, которая прежде не имела ко мне отношения, а теперь она – часть моего сложного и запутанного устройства. Всё честно, всё правильно. Жизнь обязательно компенсирует наши потери и поражения, вот только ни за что не угадаешь, как именно она это сделает.
В палате возникает медсестра. Она даёт градусник. Я с удовольствием зажимаю прохладное стекло подмышкой.
– Подержите минут пять, потом оставите на тумбочке, я заберу.
Я держу все десять, послушный и терпеливый пациент. Делайте со мной что угодно, пусть только моё семя вновь станет плодородным.
Медсестра возвращается через четверть часа.
– Тридцать семь и пять, – говорю я ей, глазами показывая на тумбочку.
– Повернитесь на бок, – просит медсестра. В руке у неё шприц. Это антибиотик.
Я немощно переворачиваюсь, являя девушке слабые ягодицы. Все эти медицинские манипуляции и осмотры, разговоры о сперме и яйцеклетках постепенно притупляют моё чувство стыда. Всё личное выставлено напоказ. То, что должно быть тайной, стало предметом внимания посторонних людей. Вывернута наизнанку вся интимная жизнь, и я раз за разом вынужден унизительно признаваться в своей несостоятельности. Меня это расстраивает, очень. Кто знает, что ещё нам с Люсей предстоит пережить? Как жаль, что всё так вышло.