СМЕРШ. Один в поле воин - стр. 21
Не успели они выпить по первой кружке, как в кабинет возвратился комендант и, выложив на стол здоровенный шмат сала, заявил:
– Лучшего сала, Павел Андреевич, не найти!
– Хороший был хряк, случайно не у Гончаренко разжился? – уколол его Рязанцев.
– Не, свои запасы имеем.
– Молодец!
– Разрешите идти? – повеселевшим тоном спросил комендант.
– Да, – отпустил его Рязанцев и, улыбнувшись Петру, заметил: – Под такую закуску грех не выпить.
Не дождавшись ответа, он открыл фляжку со спиртом и, разлив по кружкам, предупредил:
– Чистый, неразбавленный.
Они сдвинули кружки, их взгляды встретились, и на душе у Петра потеплело. Ему казалось, что он снова среди своих бойцов, объединенных бескорыстным духом боевого братства, истинную цену которого определяли дела и поступки.
– С возвращением, Петр Иванович, – буднично произнес Рязанцев и залпом выпил.
Петр кивнул и последовал его примеру. Спирт оказался медицинским – девяносто шесть градусов. Во рту заполыхало, а из глаз брызнули слезы. Он лихорадочно зашарил по столу в поисках кружки. Захлебываясь и расплескивая чай по гимнастерке, Петр выпил до дна, а когда пришел в себя, смахнув слезы, с трудом выдохнул:
– У-у-ух, и крепкий же чертяка, не то что шнапс у фрицев!
– Ты на сальцо, на сальцо налегай! – предложил Рязанцев и принялся кромсать его ножом.
Комендант не подвел: сало, действительно, оказалось отменным и таяло во рту. Под него вторая порция спирта пошла легче. Петр окончательно размяк и прочувственно произнес:
– Как будто и войны нет.
– Будь она трижды проклята! – с ожесточением произнес Рязанцев и поинтересовался: – Тебя она где застала?
– В Ковеле.
– А меня – в Раве-Русской. В первый же день пол-отдела потерял! Эх, какие ребята были! С Вадиком Лихачевым вместе всю финскую прошли, и ни царапины, а тут один осколок, и все – нет человека, – с болью в голосе произнес Рязанцев.
– То же самое в моем полку! Склад ГСМ сразу накрыло! Остались без горючки! Машины стали колом! Связи нет! Никто и ничего не знает, а тут еще командира с начальником штаба снарядом убило! – мучительно вспоминал Петр.
Участливый взгляд Рязанцева располагал к откровенности, и, поддавшись чувствам, Петр излил ему все, что бередило душу. Это была типичная история окруженца. Они – рядовые и командиры – в те первые, полные ужаса и кошмара, июньские дни сорок первого испытали настоящий шок и трепет перед невиданной мощью, казалось, не знающей сбоев военной машины вермахта. Огненно-свинцовый вал безжалостным катком прокатился по ним. Одни остались навечно в земле, другие попали в плен, но были третьи, кто продолжал отчаянно сопротивляться. И, о чудо! Гитлеровская машина начала давать сбой! Эти, пусть маленькие, добытые самой дорогой ценой победы над многократно превосходящим врагом вернули окруженцам веру в себя и дали надежду, что им удастся не только выжить, но и выстоять. Именно там, в гитлеровских котлах сорок первого, начал коваться тот удивительный сплав победителей, которые в ликующем мае сорок пятого поставили последнюю точку в самой кровопролитной и жестокой войне двадцатого века.