Смех сфинкса. Танец обсидиановой бабочки - стр. 32

Тогда, после развода, надвигающееся одиночество сулило ей что-то жуткое, чего она не могла осознать, а только чувствовала. Это бессознательное еще более усугубляло опасность, обостряло ощущение. Сознавать, что оно надвигается, и не понимать, что это такое, было во много крат страшнее. Все это сулило ей что-то жуткое. А ведь с нею подобное уже один раз было. В детстве. Ей было шесть лет. На нее накатился такой же ужас, вызванный мыслью о будущем одиночестве, когда уже не будет ни мамы, ни бабушки, и она останется одна-одинешенька на всем белом свете, уязвимая и незащищенная. Позже, взрослея, она часто вспоминала этот приступ безотчетной тоски и отчаяния и не могла понять, чем он был вызван. Она пыталась понять, что могло сформировать такие мысли и ощущения. Тогда она была еще совсем невинным ребенком, которого не постигало личное горе, если не считать горя всеобщего, принесенного войной. Ее не коснулись еще настолько глубокие переживания, которые могли бы вызвать такие чувства, пусть даже интерпретированные. Был летний вечер. После дневной жары постепенно на землю опускалась прохлада. Она лежала на коврике на террасе. Рядом бабушка поливала цветы. Косые лучи заходящего солнца просвечивались сквозь ажурные сплетения веток, оставляя на террасе причудливый узор тени. С клумбы приплывал легкий аромат душистого табака, смешанный с запахом дышащей по-особому земли после полива. Как среди этой идиллии летнего вечера, рядом с самой любимой бабушкой, ее могла охватить эта тоска? Откуда она выплыла? Откуда пришло это чувство одиночества? И только теперь она поняла – из прошлого. Когда Тэру разлучили с матерью, когда она впервые поняла, что осталась одна на всем белом свете без опеки и заботы, без любящих ее сердец рядом, тогда и пришло это чувство. Оно осталось в памяти и вынырнуло у неё через столетия. Но даже тогда, когда умерла ее любимая бабушка, а потом мама, ее не посещало подобное чувство. Только тогда, только в детстве, как отголосок ее нелегкой судьбы в этом же возрасте. Лия хотела прогнать это наваждение, подумать о чем-то другом, но это чувство ужаса, пронизывающего душу, не хотело покидать ее. От него немели пальцы рук и ног, останавливалось сердце. Неужели так страшно одиночество? Или что-то ужасное произойдет с ней в том далеком будущем, которое ее ожидает, когда не будет ни папы, ни мамы, ни бабушки? Не было никаких конкретных подсказок. Просто был один всепоглощающий ужас.

Так было и во сне. Когда Тэра пришла в себя, то обнаружила, что ушла далеко от того места, где ей разрешили постоять. Ее окружала зловещая тишина, и только хруст камней и песка под ногами нарушал ее. Тэра ощущала себя чужой и инородной в этом мире, неприемлемом для нее и не предвещающим ничего хорошего. Почему это случилось с ней? Почему ее разлучили с мамой и бросили в этот чужой и холодный мир, как щенка в студеную воду? Выживет ли она? Сможет ли смириться и принять новые правила и устои незнакомой жизни? Перед глазами возникло милое мамино лицо. Ведь она ее любила, любила! Это она точно знает. Почему тогда согласилась, чтобы ее увел этот старый жрец? Он ей сказал как-то: