Слово вора - стр. 25
Утром его оставили без завтрака, а вместо обеда предложили разговор с замначальника оперчасти. Коренастый капитан с пышными усами и хлипкими бровями долго листал его дело, Паша молча наблюдал за ним. А куда ему спешить?
Опер вдруг замер, как будто заснул с открытыми глазами, наконец встряхнулся, резко посмотрел на Пашу.
– Чай будешь?
– Нет.
– С колбаской!
«Кум» открыл ящик стола, достал оттуда бутерброды. Хлеб, сыр, колбаса, все это пустило сок, промаслив бумагу, в которую они были завернуты. Выглядело аппетитно, а запах просто волшебный.
– Не хочу.
– Не хочешь или не можешь?
Опер поднялся, включил электрический чайник, выбросил из ситечка старую заварку, насыпал новую.
– За что меня закрыли?
– Как это за что?.. Ты человека чуть не убил!
– Не знаю ничего!
– Ты не знаешь, а люди видели. Свидетели против тебя есть, Страхов!
– Не знаю, не видел я никаких людей. Козлов видел, а какие из козлов свидетели?
– Умный, да?
– Нет, просто никого не трогал, спать спокойно лег, а козлы: поднимайся, давай, говно убирай.
– А кто говно за тобой убирать должен?
– Я должен. Но я не буду.
– Почему?
– Потому что не буду!.. Учиться пойду, а говно убирать нет.
– Учиться пойдешь?
– Ну да, школа у вас есть, а у меня всего шесть классов образования.
И средняя школа в колонии была, и производственное обучение, а Паша не прочь получить образование и профессию, воровской закон этого, в общем-то, не запрещает. Но работать он не станет, хоть убейте. И пусть в этом будет виноват Прохарь, который напрочь отбил у него охоту к общественно-полезному труду. Для начальства такой отмаз, конечно, не сгодится, но грузить их приверженностью к воровскому ходу глупо, зона-то красная, точно ломать начнут.
Впрочем, ломать Пашу все равно начали. Разговор ничем не закончился, вину он свою не признал, бутерброд от «кума» так и не принял и отправился обратно в изолятор. А там его ждала совсем другая камера, отнюдь не образцово-показательная. И стены с плесенью, и столбик посреди хаты вместо табуретки, лежак пристегнут к стене, матраса нет и не предвидится. Раковина оторвана, от унитаза только загаженное гнездо в полуразрушенном бетонном постаменте, вода из трубы не течет, а капает, да так противно.
Паша старался не унывать. Человек такая сволочь, что ко всему привыкает. А привыкать придется. Привыкать к тернистому пути, который он сам для себя выбрал. И не три года лишений ждут его впереди, а вся жизнь у него теперь такая. То черное, то белое… И нужно стремиться к белому, но и черное сносить с достоинством. Тогда его будут ценить и уважать. И на воле он будет кум королю и сват министру. Откинется, прогуляется по Москве, облегчит лохам карманы, а затем заявится к Зойке. И снимет ее на всю ночь. Будут пить и веселиться… А пока что он может вдоволь вспоминать уже прожитые с ней ночи. И эти прекрасные воспоминания скрасят здесь его мрачное и вонючее существование.