Слово атамана Арапова - стр. 90
Она презирала его. Жалкий, ничтожный изгой! Братоубийца! Но… но Нюра его любила. Вопреки всему вспоминала проведенные с Никифором дни и то самозабвенное счастье, то ощущение наполненности жизни, которое дала пробудившаяся вдруг любовь к похитителю, ту необыкновенную удивительную музыку, которая лилась на нее с темного неба, которую проносил над нею ветер, которая звучала внутри ее. Разве такое чувство повторяется? Разве оно не единственное на всю жизнь, упоительное и неизбывное? Нет, она не хочет видеть Степку. Если бы довелось с ним встретиться, не сделала бы и шагу навстречу ему. Он в прошлом, вычеркнут раз и навсегда.
Нюра вновь вспомнила об ускакавшем на охоту Никифоре. Она долго смотрела в ночное небо, прижав ладони к щекам и покачиваясь от волнения. Он не был красив, Никифор. Бородатое, измученное невзгодами лицо. Но его глаза! Пламенные, лучистые, внимательные, наблюдающие, умные, удалые. Глядя в них, Нюра не видела свирепой, грубой внешности.
Может ли смерть или что-то другое разлучить их навсегда?
Девушка не могла перенести даже мысли о том, что хоть когда-нибудь останется без Никифора.
Что же это? Любовь? Нет, она знала, что это не любовь. Есть чувство сильнее и глубже любви – более цельное, более чистое, более человечное? Нюра не хотела от этого человека ничего, кроме одного – чтобы он жил. Чтобы он был. Будет он – и не надо ни любви, ни песни, звучащей с неба; она сядет с ним рядом и приложит ладони к его горячему лбу и будет слушать его неровную, быструю, немного путанную речь.
Нюра вернулась в землянку и легла на свое место рядом с Марьей. Сон так и не шел. Изредка девушка поворачивала голову, шевелила руками. Марья не выдержала, встала на колени, уставясь заплаканными глазами на лампадку.
Время от времени она бросала полный муки и боли взгляд на Нюру и гладила ее по голове. Вдруг Марья принялась корить себя:
– Где ж ты есть, моя глупа голова? Што за хворь овладела моим дитя? О Богородица, пошли свово ангелочка, простому смертному не под силу излечить боль душевну. Токо б Нюра поправилась. Токо б поправилась доченька моя!
– Мама, все хорошо! – прошептала девушка, прикрыв глаза.
– Што ты казала, милая?
– Не хвораю я, мама!
– Нет, нет… Зрю, не в себе ты, – отчаянно замахала руками Марья.
– Мож, и хвораю, токо сама не знаю чем. И плохо, и хорошо! Што-то деется со мной непонятное! Сжимат горло обручем стальным, а коснусь чего-нибудь – стынет кровь! Голова огнем пылат – вота пощупай: сердце рвется вона из груди. А закрою очи, ах, мама дорогая, сразу становится лехко, приятно, кабы мя ангелы Божьи в колыбели баюкают, спокойно течет в жилах теплая кровушка, спокойно, лехко, неторопливо бьется сердце, а чуть задремлю, улыбатся чье-то ласково лицо.