Слезы саламандры - стр. 32

Гудри вновь погрузил руки в таз. Как частенько бывало, мысли бежали своей дорогой. Гудри припоминал опару, поставленную на ночь. Утром она ожила, бормотала что-то свое, пыхтела, загадывала загадки… Неясные образы — живой хлеб, живое слово — теснили грудь юного Гудри. Затем отчего-то припомнился всесильный шайх из недавней истории, который запретил огонь в Астанапуре.

«Кузни запретил, ночные фонари запретил, а вот с пекарнями не справился!» — Гудри придвинул наполненные формы к очагу, где по углам рдели десятками настороженных глаз угли.

Смутные слова, такие важные в этот тихий рассветный час, наконец выстроились внутри Гудри стройной строкой, и он прошептал, плохо понимая, что делает:

— Дух хлебный правителя строгого слова сильней… — внезапно между ладоней Гудри, выпачканных липким тестом, с шумным треском пробежали лиловые огни. Небольшая молния, хлопнув, ударила в потолок. От испуга Гудри отшатнулся, запнулся и сел на пятую точку.

— Книжник!.. — всплеснул руками дородный Зайрулла, входящий в лавку.

— Книжник… — вторил Шафир, круглыми глазами глядя то на Гудри, то на подпалину на потолке.

— Книжник! Книжник! Книжник! — наперебой завопили Ахмар, Сигвар и Фири подпрыгивая от восторга и колотя по прилавку. Как и обещали, друзья заявились к открытию пекарни.

— Книжник! Милостивая Велкве-таар, — прошептала Гинтрун, обессиленно опираясь на дверной проем. — Мой сын — книжник!