Слезы русалки - стр. 94
И Вадим не смог бы, подражая библейскому Каину, ответить: «Что ж я, сторож сыну своему?»
Разумеется, сторож. И сторож никуда не годный.
Вера продолжала говорить сбивчивыми банальными фразами, говорила сухо, погруженная в собственное горе. Но и этого было довольно, чтоб озарить тьму в Вадиме.
В этот день именно Вера должна была вести Арсения на причастие, мальчик так гордился этим событием и с нетерпением ждал этого дня. По печальной воле судьбы вместо Арсения с Верой пошёл в церковь один Вадим, чтоб обговорить с отцом Андреем детали похорон сына.
— Воскресший из мертвых, Христос, истинный Бог наш, молитвами Пречистыя Своей Матери, преподобных и богоносных отец наших и всех святых помилует и спасет нас яко благ и Человеколюбец, — звучный голос отца Андрея эхом разнесся по храму, прихожане синхронно перекрестились.
Вадим демонстративно не пошёл целовать крест, он стоял в стороне, дожидаясь, когда все закончится.
Вскоре отец Андрей подозвал Вадима к себе:
— Как ты, сынок? Держишься? — Священник не сумел подавить глубокого вздоха.
Отец Андрей не успел привязаться к Арсению, но боль сыновей его друзей, Петра и Марии, была его собственной болью. Бог пометил эту семью на оттачивание духовных сил, много несчастья выпало на их долю. Сначала душевная болезнь молодой красавицы, жены его студенческого друга Петра Дронова. Серые глаза Марии загорались воистину дьявольским безумием. Но они с Петром справились, не побоялись родить троих сыновей, тем самым доказывая свою победу над болезнью, хотя отец Андрей и настойчиво советовал им усыновить ребёнка, но не рожать своих. И вот Павел... Разве человек, не одержимый бесами, может порезать вены? Вадима тоже тянет на путь греха, это видно по его лицу, оно горит огнём странной недоброй решимости. Как у его матери бывало временами, как было у Павла незадолго до того, как тот лишил себя жизни. Отец Андрей забоялся, что смерть сына подкосит рассудок Вадима так же, как смерть Павла окончательно добила Марию.
— Мое единственное желание — поскорее сдохнуть. — В сердце Вадима проникла какая-то особенно сильная злоба, он сам не понимал, отчего ему так хотелось нагрубить отцу Андрею. Вадима раздражало в нем буквально все: от одухотворенного лица до роскошного обличия священника. Отец Андрей олицетворял в глазах Вадима самое омерзительное лицемерие, которое только может существовать на свете. Он, сжимая в руке крест, говорит в своих проповедях о добре и справедливости, которых не существует на свете, которых выдумала церковь во имя своих корыстных целей, чтобы манипулировать людьми, которые хотят верить в эти самые добро и справедливость. — После похорон Арсения я, как Павел, порежу себе вены.