Слезы русалки - стр. 79
— Я был бы счастлив, Вадик, — устало вздохнул Саша, услышав предположение Вадима. — Ты знаешь не хуже меня, что ей там самое место. Но я не смею. К тому же она наверняка скоро помрет, возможно, и смысла уже нет. Понимаешь, отец встаёт передо мной. Оказывается, у меня не такие стальные яйца, как я думал. Откуда в моем мертвом сердце место для упавшего отца, что молил меня не отдавать ее в лечебницу? Он угрожал нам с тобой. Точнее, ему так казалось. Но в глазах была мольба, на губах была мольба, в голосе была мольба. Нельзя пинать мертвых. Отдать его жену в руки врачей — это пинать ногами мертвого отца. Я не могу этого делать. Ты можешь? Сделай это! Я навек буду тебя уважать как наиболее решительного из нас. И наименее склонного к предрассудкам.
Как ни заманчива была перспектива завоевать уважение высокомерного Саши, Вадим тоже не смог, выражаясь Сашиными странными метафорами, пнуть ногой мертвого отца. Но, положа руку на сердце, в вопросе местонахождения матери Вадим всегда горячо поддерживал Сашу, который периодически убеждал отца и братьев направить ее на лечение. На словах, конечно, Вадим его осуждал на жестокое сердце (вторил Павлу) и ужасался, как можно произносить вслух такое о матери (вторил отцу), но в душе Вадим считал, что Саша прав и попускать болезнь матери не совсем правильно.
Хотя Павел так редко ошибался... Уж точно пореже Саши. Сложно все это, в общем.
Вот и Саша теперь умыл руки. Вадим открыл было рот, чтоб предложить брату ходить к матери через день. В конце концов, это справедливо. Но Саша прочитал на лице Вадима эту справедливую мысль и обрубил ее на корню:
— Ты понимаешь, что я к ней ходить не буду. Прости, брат, но это ложится на тебя. Мне жаль, извини.
Пусть все остаётся как есть. Если вскроется материно безумие, то Вадиму будет гораздо тяжелее перенести презрение жены и тёщи. Он и так от них хлебнул, когда умер Павел и семья осталась без основного дохода. Вдоволь Вадим поунижался перед семьёй жены, где его попрекали каждым куском хлеба. Это до боли унизительное воспоминание давало Вадиму силы переступать порог зловещей комнаты, где затворницей томилась мать.
Когда-то давно маленький Вадим играл сам с собой на полу. Игрушки оживали на глазах, становясь героями его фантазий. Вадим пребывал в безмятежной поре детства, когда всё интересно, когда вокруг летают насквозь добрые феи и волшебники, а дом — самое прекрасное и безопасное место на свете.
Вадим глядел на мать, которая в ту пору была молода и прекрасна, словно принцесса из сказки. Миниатюрная женщина с разделёнными на ровной пробор тёмными волосами, заколотыми сзади в аккуратный пучок, смотрела на сына мягкими серыми глазами. На тонкой шее очень красиво смотрелось жемчужное ожерелье, словно цепь свисавшее почти до груди. У принцесс из картинок обычно светлые платья, но мама отчего-то предпочитает яркий красный цвет, она никогда не носит светлую одежду, особенно белые платья. Ещё мама почему-то панически боится запачкаться. Появление даже слабого слоя пыли на столике возле кровати может вызвать у нее настоящую истерику.