Слёзы Осени - стр. 33

– Тарраки, неужели это ты? – спросила Шима, подойдя к нему ближе. Мики, до этого скачущая, как неугомонный заяц, вдруг притихла, разглядывая незнакомца. Прежде она никогда не видела дядю, поскольку родилась уже после его ухода из этих краев.

– Шима… – голос Тарраки стал нежнее. – Ты все так же прекрасна, как летний закат на берегу моря. – Он посмотрел на Мику, кусающую от волнения указательный палец. – А кто это милое дитя?

Шима взяла дочку на руки.

– Это Мика. Мика, поприветствуй дядю Тарраки.

Малышка, стеснительно наблюдая за улыбчивым мужчиной, провела дугу ладонью справа налево, означающую приветствие. Тарраки сделал то же самое.

– И я тебя приветствую, Мика, дочь моего брата. – На этих слова он наконец развернулся и медленно направился к Найяту. Шел он осторожно, словно ожидая от Найяту неприятностей.

И ему стоило их ожидать.

Однако Найяту не хотелось омрачать этот святой день. Как только брат подошел к нему, все с теми же распростертыми руками, он грубо обнял его.

– Давно не виделись, брат, – прошептал Тарраки, хлопая его по плечу.

– Давно, – подтвердил Найяту. – Если после стольких лет ты снова пришел, чтобы…

– Нет, брат, я пришел для другого. Но сперва давай попрощаемся с Сид’охом. Он славно потрудился, дав нам много дичи в этом сезоне, и заслуживает достойных проводов.

Найяту согласно кивнул. Все же, даже несмотря на их распри, он был рад увидеть его снова.

– Еще увидимся, Найяту, – обратился к нему Вичитту и, отвесив учтивое приветствие, ушел восвояси.

– Кто это? – спросил Тарраки. – Неужели твой брат по охоте?

– Пойдем, – пропустив мимо ушей, ответил Найяту. – Церемония вот-вот начнется.

Танцевали все, и люди, и животные, бегающие у ног хозяев. Вскоре и семья Найяту присоединилась к хороводу. Здесь, возле кострища, они говорили не только с духами и богиней, но и со своими далекими предками, – и они когда-то танцевали в этих местах.

Перед самым рассветом все аак’си расселись вокруг старого безымянного Мудреца, чтобы послушать его наставление. Это было частью обряда. Но, прежде чем старик заговорил, он достал из-за пояса нож и острием осторожно воткнул его в ствол ясеня за спиной. Из дерева, прямиком в небольшой ковшик в руках Мудреца, засочилась священная смола золотистого цвета, называемая в народе аак’си икками. Набрав половину ковшика, старик взял в кулак пригоршню жидкой грязи и залатал ею место в стволе, где ударил ножом, попутно прошептав себе под нос заклинание.

Небольшое количество смолы мудрец вылил в огонь. Пламя ярко вспыхнуло, и из его недр повалил едкий дым, который старик принялся глубоко вдыхать ноздрями, приподняв голову к ночному небу. Найяту тоже попытался уловить этот запах, но ничего, кроме гари и щипании в ноздрях, не почувствовал, чего нельзя было сказать о Мудреце. Он, окинув всех пристальным взором, начал свой рассказ: