Слеза Евы - стр. 28
– Господи ты Боже мой, страсти какие, – перекрестилась Мотя.
– Это еще что! – тоном фокусника пообещал Бартенев. – Через год та же история повторилась с императрицей. Скоропостижная смерть в Тульской губернии, множество странностей, вплоть до того, что Дорофеева, хозяйка дома, где все произошло, утром увидела вместо блондинки Елизаветы тело жгучей брюнетки. А потом в Сырковом монастыре под Новгородом появилась некая Вера Молчальница, про которую сразу стали говорить, что она и есть удалившаяся от мира вслед за мужем императрица.
– Вот, значит, как, – задумчиво сказала Мотя. – Последовала, выходит, за венчаным супругом. Не захотела без него в миру оставаться…
– Именно так все и решили, – кивнул Бартенев. – Впрочем, вру – не все, конечно. Официальная версия осталась прежней: императорская чета захоронена в Петропавловской крепости в царской усыпальнице. Как положено.
– А вы сами какой версии придерживаетесь? – спросила Глафира, которая ловила каждое слово.
– Честно говоря, да сего дня занимал позицию сомневающегося. Не мог определиться.
– А сегодня что ж? – заинтересованно спросила Мотя.
– А сегодня, высокоуважаемая Матрена Евсеевна, меня лишило последних сомнений одно письмо.
– Что же за письмо такое? – продолжала допытываться она.
– Адресованное Елизавете Алексеевне и датированное тысяча восемьсот тридцать седьмым годом. А это явно говорит о том, что писавший не сомневался – она жива. Иначе к чему ей писать? Более того, он был уверен: письмо дойдет до адресата. Ведь не зря вложил в конверт сережку, которую хотел вернуть.
– Но, Олег Петрович, письма Елизавета Алексеевна так и не получила, – вступила Глафира.
– Верно, но тридцать седьмой год! Одиннадцать лет спустя после даты официальной смерти!
Бартенев помолчал, задумчиво поглаживая скатерть.
– С другой стороны, насколько я помню, Вера Молчальница умерла только в шестьдесят первом году. Что все эти годы мешало передать ей письмо? Почему оно оказалось забытым среди других бумаг, да еще укатило в Австралию? – словно самому себе сказал он и обвел взглядом слушательниц. – В любом случае, милые и почтенные дамы, история самого письма не отменяет того, что мы с вами узнали доподлинно. Пушкин не сомневался, что Елизавета Алексеевна жива, и его прощальные слова были обращены именно к ней.
– Какая любовь необыкновенная! – мечтательно произнесла Глафира.
– Любовь, достойная великого поэта, Глафира Андреевна!
– А кому же было велено письмо доставить? – вдруг спросила Мотя. – Чего же он, нерадивец, последнюю волю покойного не исполнил, маракуша этакий!