Сладкий лжец - стр. 18
Конечно, я не думал, что она окажется великой фанаткой хоккея. Но хоть бы капельку узнавания! Я участвовал в международных кампаниях энергетических напитков, рекламе часов, спортивных машин, батончиков. Черт подери, она ведь предположительно жила в Лос-Анджелесе по меньшей мере год. Пятидесятифутовый билборд, где я изображен с клюшкой наперевес, роскошно улыбающийся и одетый в одни лишь обтягивающие красные боксеры, висел над бульваром Сансет[15] и Лос-Фелис[16].
Я подумал об этом идиотском билборде, копии которого распространились по всем городам мира, вспомнил, как парни болтали, мол, Счастливчик Люк выставил напоказ свой мешочек с драгоценностями, и сжался.
Может, и лучше, что она меня не узнала. Возможно, поэтому, когда она спросила мое имя, я назвался Люсьеном. Кроме моих родителей, никто не называл меня так. Я всегда был либо Озом, либо Люком.
Любопытная малышка Эмма, сидевшая рядом со мной, издала странный звук, как бы говоря: «Алло? Земля вызывает Люсьена» – и напоминая, что я не ответил на ее вопрос о том, подрядчик ли я.
– Что-то вроде того.
Я переключил радио. По правде говоря, мне совсем не хотелось, чтобы она узнала меня. Это привело бы к вопросам и неизбежной правде о том, что я больше не способен заниматься самым любимым делом в своей жизни.
В желудке возникла тяжесть, я ехал в мрачном молчании. И теперь Эмма не настаивала на вежливой болтовне. Бескрайним синим простором перед нами открывался Тихий океан. Солнечный свет отражался от воды, отбрасывая золотые отблески. Я потянулся за солнцезащитными очками и надел их, пока Эмма охала и ахала.
– Большую часть года я живу в Лос-Анджелесе, – сообщила она с легкой улыбкой. – Но видеть океан всегда приятно.
Когда-то я тоже так считал. Пикап змеился по дороге, вдоль которой растянулись грязно-коричневые, слегка зеленоватые горы, напоминавшие ноги древних динозавров, ступивших в океан. По крайней мере, так я говорил Мами́, когда был ребенком. Воспоминание помогло немного расслабить мышцы на шее и лбу.
Размеренно дыша, я быстро сказал ей: «Да, здесь красиво» – и продолжил движение. Несмотря на нарастающую головную боль, я не мог отрицать великолепия вида, оказавшего такое сильное влияние на Эмму Марон. Береговая линия Калифорнии внушала благоговейный трепет. Океан разбивался о гранитные утесы, пенился и кружился вокруг маленьких островков золотых пляжей.
Как и Эмма, я вернулся в Калифорнию, чтобы здешняя земля проникла в мою израненную душу. Чтобы обрести покой. Но, увы, я этого не почувствовал. Мир ускользал от меня. Боль в голове усилилась, раскаленными иглами вонзившись в мои глаза изнутри. А с болью пришла тошнота, густая и жирная. Твою-то мать. У меня не было мигрени несколько недель. Почему сейчас?