Сквозное действие любви. Страницы воспоминаний - стр. 50
Мама была совсем другой. Вечно активная, моторная, она и десяти минут не могла просидеть без дела. Помню, перед выходом на пенсию все мечтала, как сможет на досуге перечитать всего Тургенева. И что же? Перечитала?.. Куда там!.. Я спросил ее: «Почему?» – «Да как-то все некогда было…» И в этом ответе она вся.
И у дяди Карла юношеская симпатия к Верочке Апсе за годы разлуки не исчезла. Конечно, чувство стало иным – пылкость далекой молодости ушла, ее сменила тихая, едва заметная нежность. Это было заметно хотя бы по тому, как дядя Карл смотрел на маму, как оказывал ей, пусть даже пустячные, знаки внимания. Для Эрики Робертовны такое «коварство» мужа, конечно, не могло оставаться тайной, и она втихомолку стала ревновать его к сводной сестре. Нет, внешне все выглядело вполне благопристойно и придраться было не к чему, но все же тетя Эрика недолюбливала маму, и это не могло не сказаться на их отношениях. И если в первый год после нашего приезда все двери в доме были распахнуты настежь, все семейные праздники и Новый, 1955-й год мы встречали вместе с Кетнерами, то в дальнейшем дверь на их половину перекрыл громоздкий пузатый буфет, и на дни рождения мы отныне ходили друг к другу в гости: из одной половины квартиры № 14 в другую. Однако все эти сложности могли волновать только взрослых. Нас с Карлушей они не касались, и никакой буфет не мог стать препятствием для нашей дружбы.
А дядя Карл занял в моей жизни совершенно особое место. Так случилось, что с родителями я никогда не был до конца откровенен. Мама всегда казалась мне слишком суровой и недоступной, и, честно говоря, я ее боялся. Отца в детстве я видел всего лишь урывками, а его «предательство» и вовсе воздвигло между нами невидимую глазом, но весьма болезненную стену отчуждения, которая со временем ощущалась уже не так остро, как вначале, но все же окончательно не исчезла, хотя Глеб Сергеевич упорно стремился ее преодолеть. Высокомерие «сына начальника училища» мешало мне быть своим парнем среди дворовой пацанвы. (В какой-то степени это не касалось лишь Толика Смоляницкого.) Вот и выходило, что Сережа Десницкий в детстве был достаточно одинок и, признаюсь, даже привык к такому положению вещей. Поэтому всякое проявление заботы и мужского участия ощущалось мною как «нечаянная радость».
И с самого первого дня нашего переезда в Ригу я постоянно ощущал со стороны Карла Карловича эту «радость». Конечно, он не мог и не стремился заменить мне отца, но я благодарен ему, прежде всего за то, что он не позволял моему одиночеству превратиться в болезнь и очень осторожно, по-мужски занимался моим воспитанием. Так, например, по долгу службы время от времени он должен был посещать электрические подстанции по всей республике. Так вот, он брал Карлушу и меня с собой, и мы за время этих инспекционных поездок практически объездили всю Латвию. Именно благодаря дяде Карлу я узнал, какой сладкой бывает брусника в марте, когда руками разгребаешь колючий снежный наст и срываешь ярко-красные ягоды с почерневших от мороза веточек. Или вдруг остановимся по дороге, чтобы пописать, и застреваем в лесу на долгие полчаса, чтобы собрать торчащие из высокой травы подосиновики. Кому-то это, может быть, покажется смешным и недостойным упоминания, но именно дядя Карл втайне от мамы дал мне почитать Мопассана (он же не мог знать, что я уже знаком с творчеством этого француза, так как еще в Житомире вместе с ребятами на чердаке нашего дома вслух читал затрепанный до дыр его роман «Жизнь»). Это дядя Карл впервые в жизни привел нас с Карлушей вечером в ресторан. Во время поездок с мамой из Житомира в Киев мне доводилось бывать с ней в ресторанах. Но разве можно сравнить комплексный обед в полупустом ресторанном зале изнывающего от июльской жары города с вечерним посещением сего злачного места, куда «детям до шестнадцати» вход категорически запрещен. Никогда не забуду, как с замиранием сердца я переступил порог знаменитого на весь Советский Союз ресторана «Лидо» в Дзинтари. Где-то совсем рядом, за ресторанными стенами вздыхало и пенилось море, а тут, внутри, сладко пахло женскими духами, подгоревшим на кухне маслом, винным перегаром и вообще… тем особым ресторанным запахом, который так призывно волнует обоняние всякого любителя дружеского застолья и умеренных возлияний. В центре зала по истертому паркету томно двигались в танце пары отдыхающих, приехавших на модный прибалтийский курорт из самых отдаленных уголков нашей необъятной Родины!.. На крохотной эстраде под взвизги саксофона и барабанной россыпи лихого ударника тощая певица в длинном вечернем платье пела: «Мишка, Мишка, где твоя улыбка, полная задора и огня? Самая нелепая ошибка, Мишка, то, что ты уходишь от меня!..» Звучал женский смех, звенел хрусталь, а мельхиоровые ножи и вилки так призывно стучали по фаянсовым тарелкам!.. И у тебя сладко сжималось сердце, потому что ты в эту минуту становился взрослым и невольным участником этого праздника жизни! Как хорошо!..