Скорбь Сатаны. Вендетта, или История всеми забытого - стр. 133
– Да, забавной! В ней было столько гнева и негодования, что мне сделалось смешно. Мое бедное «Несогласие»! Мне досадно, что оно привело вас в такое настроение – настроение, так истощившее вашу энергию! – Она опять засмеялась и села на свое прежнее место, глядя на меня открытым, полусмеющимся взглядом, который я не мог выносить спокойно. Сказать, что я ощущал себя дураком, недостаточно, чтобы выразить мое чувство полного поражения. Эта женщина, с молодым светлым лицом, нежным голосом и, очевидно, счастливым характером, была совсем не такой, какой я ее себе представлял, и я силился подыскать какой-нибудь разумный и связный ответ.
Я поймал взгляд Лючио – насмешливый, сатирический, и мои мысли еще больше спутались. Тут нас отвлекло странное поведение Трикси, который вдруг, усевшись против Лючио и подняв вверх нос, принялся выть удивительно громко для такого маленького животного. Его хозяйка удивилась.
– Трикси, в чем дело? – воскликнула она, схватив на руки песика, который, дрожа и рыча, уткнул в них мордочку. Затем она испытующе взглянула на Лючио. – Я никогда раньше не замечала за ним ничего подобного. Может, вы не любите собак, князь?
– Боюсь, это они не любят меня! – ответил он почтительно.
– В таком случае извините меня, – промолвила она, вышла из комнаты и тотчас вернулась, уже без собачки.
После этого инцидента я заметил, что ее синие глаза часто останавливались на красивом лице Лючио с растерянным и озадаченным выражением, словно в самой его красоте она видела нечто неприятное. Тем временем ко мне вернулось мое обычное самообладание, и я обратился к ней тоном, который считал любезным, но который, в сущности, был скорее покровительственным.
– Меня радует, мисс Клер, что вы не обиделись на ту статью. Я допускаю, она была чрезмерно строгой, но, согласитесь, все люди не могут иметь одинаковое мнение…
– Безусловно! – ответила она спокойно, с легкой улыбкой. – Такое положение вещей сделало бы свет очень скучным! Уверяю вас, что я нисколько не была обижена ни тогда, ни теперь: ваша критика была образчиком остроумного сочинения и не оказала ни малейшего влияния ни на меня, ни на мою книгу. Вы помните, что Шелли писал о критиках? Нет? Вы найдете это место в его предисловии к «Возмущению Ислама», где он говорит следующее: «Я старался писать, как, по моему представлению, писали Гомер, Шекспир и Мильтон, с полным пренебрежением к анонимной цензуре. Я уверен, что клевета и искажение моих мыслей хоть и могут вызвать у меня сострадание, но не могут нарушить мой покой. Я пойму многозначительное молчание тех прозорливых врагов, которые не отваживаются говорить сами. Я постараюсь извлечь из оскорблений, презрения и проклятий те предостережения, которые послужат для исправления каких бы то ни было несовершенств, обнаруженных этими цензорами в моем обращении к публике. Если б некоторые критики были настолько же ясновидящи, насколько они злонамеренны, какое великое благо можно было бы извлечь из их ядовитых суждений! Как бы то ни было, я не хочу показаться слишком злобным, забавляясь их жалкими выходками и убогой сатирой. Если читатель решит, что мое сочинение не заслуживает внимания, я покорно поклонюсь трибуналу, от которого Мильтон получил свой венец бессмертия, и постараюсь, если буду жив, извлечь из этого поражения силы, способные побудить меня к новому движению мысли, которое не будет не заслуживающим внимания!»