Сколько стоит корона - стр. 7

Дойл бестрепетной рукой дотронулся до тонких пальчиков девушки и произнес:

– Что ж, нимфа, – он покатал на языке это слово из старых легенд, – справедливость для короля – это главное, творить ее – высшая его цель, поэтому я считаю своим долгом проводить вас к нему.

Девушка попыталась отнять руку, но безуспешно – Дойл держал ее крепко, почти наслаждаясь тем, с каким отвращением этот цветок переносит его даже невинное прикосновение. Проклятье, он всякий раз убеждал себя, что привык к отвращению в женских глазах, и всякий раз оно причиняло ему боль, как удар кинжалом.

– Благодарю, милорд, – наконец, сказала она, поняв, что будет вынуждена идти по замку, держась за руку Дойла. Впрочем, он все же пошел ей навстречу и выпустил ее пальцы, взамен предложив опереться на свой локоть.

– Так как же вас зовут, искательница справедливости? – спросил он, когда она сумела подстроить свои маленькие шаги к его неровному ходу.

– Майла Дрог, я дочь лорда Дрога.

Дойл знал его – один из тех, кто вечно обивал пороги замка, кормился с королевского стола и из всех достоинств обладал только неплохим чувством юмора, достаточным для того, чтобы не раздражать короля. Удивительно, что у эдакого бездельника выросла столь очаровательная дочь.

– Лорд Дрог – верный подданный его величества, – сказал Дойл вслух, – не думаю, что король откажется выслушать его дочь.

Они подошли к дверям малого тронного зала, где находился сейчас король, и Дойл, чуть наклонив голову, добавил:

– Вот мы и на месте. Идите, просите справедливости, нимфа, а главное, – не обращая внимания на охрану у дверей, он взял пальцами девушку за подбородок, невзирая на ее дрожь и жалкие попытки сопротивления, притянул к себе и прошептал: – Будьте благоразумны и не ходите одна по незнакомым местам, – после чего коротко властно поцеловал в губы и отпустил.

Майла отпрыгнула от него, словно ужаленная змеей.

– Милорд! – воскликнула она в ужасе. – Милорд, я уж было сочла вас благородным человеком!

Дойл горько рассмеялся:

– Для меня это было бы тяжким оскорблением. Идите же к королю. Пропустить, – приказал он, и стражник открыл перед напуганной девушкой тяжелую дверь.

Майла вошла внутрь, а Дойл развернулся и коснулся пальцами губ, еще чувствовавших сладость поцелуя, на который он не имел права. Ужас в глазах нежной, милой девушки лучше любого зеркала отражал его уродство и поворачивал нож в слишком старой ране, а потому ему стоило занять себя более подходящими делами, чем светская беседа.

Прошло несколько дней, за время которых настроение Дойла решительно испортилось. Ему удалось предотвратить весьма бездарно составленный заговор, во главе которого стояла бывшая обиженная любовница короля, вознамерившаяся отравить королеву. Королеву Дойл не любил, но надеялся, что она родит сына и наследника престола – смерть белобрысой суки значила бы, как минимум, годичный траур, а затем – непомерные расходы на свадьбу, причем без гарантий, что новая королева будет хоть немного выносимей этой.